Отец приехал в Покровское глубокой осенью. Он был встречен с восторгом. Даже у мамы, слабой от болезни, порозовели щеки. Все старались сделать пребывание отца дома как можно более приятным.
Минутами мне казалось, что не только я, но и отец никогда не бывали в Петербурге. Так быстро все это отошло в прошлое.
Первые дни лицо отца выглядело озабоченным, но потом он справился с настроением и стал таким, каким бывал всегда в Покровском — отцом семейства и хозяином.
С месяц я не спрашивала у него, вернемся ли мы в Петербург. Боялась, что он ответит мне: «Никогда». Потом все-таки спросила. Он ответил: «В свое время. В свое время. Об этом знает Бог».
В Петербурге отца осыпали подарками — деньгами, драгоценностями и другими ценными вещами. Из них он оставлял средства, необходимые на жизнь себе и домашним, на содержание квартиры на Гороховой. Остальное отсылал домой и передавал общине. На присланные им деньги, среди прочего, отремонтировали церковь, подновили утварь и т. п. Все, что касалось устройства церкви, равно и другого в деревне, отец делал от чистого сердца, не рассчитывая на благодарность. Я не знаю, как отразили соглядатаи в «Журнале наблюдений» пребывание отца в Покровском. Предполагаю, что там нашла место далеко не вся правда. Хорошее, как правило, туда старались не заносить, о чем говорили люди сведущие. Хорошего же было очень много. И если есть еще те, кто жил тогда в деревне, они могут подтвердить. Отца принимали за благодетеля, искали у него защиты. Я уже говорила о том, что в Покровском полицейские не смогли найти агентов из местных крестьян.
Но был в Покровском человек, готовый, без всякого сомнения, представить для «Журнала наблюдений» нужные сведения. Это Петр, местный священник, давний враг отца. Что бы отец ни делал, Петр продолжал относиться к нему враждебно. Казалось, что священник обезумел от зависти. По какому бы случаю ни произносил Петр проповедь, он с проклятиями поминал в ней отца.
Но, признаться, это мало задевало отца. Его мысли были заняты совсем другим.
Для меня так вполне и не стало понятным, из чего же состояло учение отца. Он, конечно, пытался объяснить мне. Но тогда я была слишком глупа, чтобы вместить. И потом, я как все дети, пребывала в счастливой уверенности, что отец будет рядом всегда.
Я скорее чувствую, чем знаю, чему учил отец, несмотря на то, что остались кое-какие записки его учениц. Одни из них для меня недоступны. Другие я читала, но ничего вразумительного не нашла. Причина заключается, по моему мнению, в следующем. Те, кто приходил к отцу за указанием, как жить, вполне не были все-таки готовы к восприятию его слов и наставлений. Поэтому-то, перемалывая в себе все услышанное от него, они оставались в большой степени прежними, только думая, что меняются под воздействием наставлений отца. По этой же причине многие из них быстро отказались от отца, гораздо раньше третьих петухов. Я не виню их за это. Несчастные поплатились. Они перемалывали его слова, а надо было бы перемолить. То есть понять духом, а не сердцем или разумом.
Даже Анна Александровна — самая преданная и чуткая последовательница отца — к сожалению, не в силах была объяснить мне все неясные вопросы. Я написала «не в силах» и подумала, как почти случайно оброненное слово способно бывает дать ключ. Именно. Отец обладал силой, в какой нуждались ищущие его защиты. Но они только принимали его силу как омофор. Он же хотел поделиться ею.
Отец, как все народные пророки, воспринимал Слово Божье как нечто живое, осязаемое. Когда он говорил об искре Божьей, он видел перед собой ее свет. Никакой мистики.
Вот какой-то русский ученый давным-давно считал, что открыл теплород. Другие посмеялись над ним. Они смеялись, так сказать, с научной точки зрения. А теплород есть. И называется искра Божья, а может быть, душа, или как-то еще.
Посмеются и надо мной. Поделом — зачем лезу туда, куда не знаю дороги. Но я хоть ищу ее.
Как мне надо было запоминать все, что я видела и слышала, записывать, расспрашивать… Все воспоминания тех месяцев слились в одну картину — мы плывем на лодках по Туре до самого Тобольска. Плывем, чтобы поклониться особенно почитаемым в наших краях мощам святого — Иоанна Тобольского, который был митрополитом во времена Петра Великого.
Религиозность отца никогда не доходила в нем до ханжества. И я привела уже достаточное число примеров в этом роде. И вот еще один. Это случилось как раз во время поездки в Тобольск. Вместе с толпой молящихся мы провели полдня у мощей Иоанна Тобольского. Был какой-то большой церковный праздник. Настроение было благостное. Отец даже прослезился, что бывало с ним редко. Сказал: «Славно помолились». И тут же: «Теперь хорошо бы закусить». Отойдя недалеко, мы сели на лавку, развернули баулы с припасами и стали есть. Я и заикнуться не смела о карусели. Но отец сам предложил нам покататься и на ярмарке не отставал в развлечениях от детей.
А тем временем происходило следующее.