Распутица

Обернувшись на середине пути, Антон увидел чуть сбоку внизу одинокий свет салона посреди бескрайнего мрака. Не это ли та пучина, ради которой он расстался с семьёй? Захотелось бросить на секунду якорь, обдумать свои действия, но Мира осталась одна, она ждала, и, стиснув зубы, Антон рванул навстречу вершине, как вдруг грунт собрался под ступнёй гармошкой, тело повело назад; падая, он ухватился за землю и оторвал от грязи по жирному клоку. Антон катился, ломая кустарник, острые сучки которого так и норовили проткнуть глаза. Холодная кашица — смесь снега и грязи забилась за ворот и манжеты.

Хлопнула дверца автомобиля.

— Антон! — оскальзываясь, Мира бросилась на помощь; чуть сама не упала. — У тебя всё лицо в крови!

Так и есть, один из сучков рассёк висок, боль пульсировала в порезе, с каждым сокращением выталкивая из-под кожи порцию тёплой жижи.

— Ничего, — Антон медленно поднялся, попробовал отряхнуться, но лишь размазал грязь по штанам. — В голове много сосудов, поэтому выглядит страшно.

Хуже, если попадёт инфекция, придётся глотать антибиотики и трястись в лихорадке. Вот и Миру трясёт, только причина заключается в тонкости чулок и нервном напряжении.

— Испугалась? — он скорчил рожу.

— Дурак!

Сейчас и спорить не хочется. Опыт последних минут показал, что синица в руках надёжнее журавля в небе — уж лучше МЧС, чем очередное приключение.

Антон полез за телефоном — сначала погрузил в карман только концы пальцев, затем — всю кисть, а после засунул руку чуть ли не по локоть.

Потерял! Телефон вывалился во время падения, в темноте и грязи теперь не разыскать. Вопреки отчаянию, Антон попытался, и даже изломал несколько особо густых кустов; исшарил задубевшими пальцами землю. Напрасно.

— Ну, конечно! — Мира топнула бы каблуком, да побоялась упасть. — С нами по-другому и не могло случиться. А всё ты виноват!

Антон резко выпрямился, порез на виске, вроде бы, подсох, замёрзшая кровь стягивала кожу.

— Где твой телефон?

— В сумочке… — фраза оборвалась, как от удара под дых. Явив скорость и отменное равновесие, Мира ринулась к авто, вцепилась в ручку, застучала в стекло, будто внутри кто-то обязательно услышит и отзовётся. Вот она — сумочка на переднем сидении и ключи торчат из замка зажигания, но, захлопнутая дверца встала непреодолимой преградой к спасению.

Та часть Антона, которая была от акулы, разинула пасть, но кричать рыбам не дано, только бить плавниками и трепыхаться в слепом отчаянии.

— Ломай его! Ломай! — требовала Мира, указывая на стекло.

Антон бил ногой, в горячем порыве ударил локтем и тут же отпрянул, лелея руку. Место ушиба словно током пробило, даже зубы свело от боли, но проклятое стекло оставалось целым.

Вырвавшиеся ругательства Мира восприняла в свой адрес:

— Тряпка! — закричала она. Крик изломал её голос, сделал хриплым, как у старухи. — Не смей сдаваться! Ты всегда добиваешься своего. И всё время жалуешься на какие-то препятствия. Только ты сам препятствие. Втягиваешь людей в свою жизнь, а затем выбрасываешь на обочину, как ненужных щенков!..

Мира захлебнулась то ли от крика, то ли от яростного ветра. Антону почудилось, что сейчас она упадёт без сил, но девушка выстояла. Тонкие руки обвили худые плечи, колени под чулками пошли крупной дрожью, слёзы полились из глаз и почти сразу обратились на щеках льдом.

Антон стянул куртку — последнюю защиту от всепроникающего холода и укутал Миру. Девушка с готовностью прижалась к его груди; холоднее сосульки, она искала не только физического тепла.

Ночь и ветер только-только вошли во вкус, до рассвета ни взглядом, ни мыслью не дотянуться. Ленточка шоссейных огней трепетала, того и гляди, померкнет. Далёкий свет был холоден, расстояние до него исчислялось обмороженными пальцами.

— Не хочу умирать, — прошептала Мира.

А медлить опасно, каждая следующая секунда промедления магнитом притягивает беду. Люди погибают в авариях, становятся жертвами эпидемий, но замёрзнуть насмерть в пяти километрах от шоссе из-за череды случайностей — самое нелепое, что может случиться с человеком.

— Я не дойду, — Мира отчаянно затрясла головой.

Антон сжал её ладошки и принялся интенсивно греть своим дыханием. Толку мало — он сам продрог изнутри, но главное, что в каждом выдохе была забота и всецелая поддержка.

— Не глупи, котёнок. Я много сегодня натворил глупостей, но точно знаю: нужно идти. Тут рукой подать. Видишь? — ложь слетела с языка без особой надежды, однако озябшая Мира приняла слова за чистую монету. Она готова была поверить в любую небылицу, сулившую спасение.