Распутник

Воистину, сестра, без малейшей утайки, ни разу я не слышала от него, когда он говорил о религии, ни единого вздорного слова, да и когда говорил о чем угодно другом — тоже; лишь однажды ночью, о которой я тебе уже писала, у него помутился рассудок, но и тогда он не сказал ничего обидного, только какую-то бессмыслицу, от которой никому не могло быть вреда… А вот прошлой ночью, если бы ты только слышала, как он молится, я уверена, ты приняла бы его слова не за речь безумца, но, напротив, за речения мудреца, превышающие разумение людей обычных. Но пусть мерзавцы говорят о нем все что вздумается: грубая брань из таких уст лишь делает ему честь. А я утешаюсь тем, что сие суть диаволовы козни: мой сын победил в себе сатану, победил — и изгнал, вот тот и злобствует. Его прежние приятели буквально заваливают его письмами, полными приторной и притворной лести, а он их и знать не хочет, и писем их не читает, твердя лишь одно: «Не хочу видеть этих людей, а будь на то воля Господня, мне и не следовало кое с кем из них знаться». Один из его врачей, желая подбодрить сына, сказал ему, что вчера здравицу в его честь провозгласил сам король; сын сурово посмотрел на него и, так и не произнеся ни слова, отвернулся. Слава Б-гу, помыслы его нынче совершенно далеки от нашего мира, и я надеюсь, что так оно будет и впредь, выживет он или умрет. Но что за людишки они там, в Виндзоре, все-таки, Господи, прости их! Наверняка ни на кого еще не выливали столько грязи и не приписывали ему такой чепухи[83], как моему несчастному сыну, — причем именно сейчас, когда он (и им это прекрасно известно) лежит на смертном одре… А если уж кто-то и распускает слухи о том, что он несет околесицу, то это наверняка врач-папист[84], подслушавший однажды из-за двери, как мой сын беседует с Господом; вот только говорил Джон так тихо, что клеветник наверняка не расслышал и половины — и принял остальное за бессмыслицу потому, что ему слишком хотелось, чтобы именно так оно и было.

Как раз в период краткой ремиссии «людишки» из Виндзора решили подослать к Рочестеру собственного лазутчика — и в Вудсток прибыл Уилл Фэншоу. 19 июня леди Рочестер написала сестре: