— Тим, как ты? Это Майкл. Слушай… — ее отец откашлялся и пошел вдоль стены, — … мне нужно, чтобы ты сделал мне одолжение…
Мне хотелось последовать за ним, что услышать каждое произнесенное им слово. К тому же медсестра только что зашла в палату Ланы. Она проверит ее кровяное давление, измерит температуру тела и спросит, не нужно ли Лане что-нибудь. Я смогу вернуться через некоторое время и проскользнуть в палату Ланы, чтобы наконец-то поговорить с ней. Но я осталась стоять там, где и была, наблюдая, как ее отец уходит все дальше и дальше, пока он не завернул за угол и не исчез.
У него определенно было что-то на уме. Я не знала, что, но прекрасно понимала, что это касается Ланы. Я знала, что родители Ланы отчаянно хотят скрыть ее попытку суицида так быстро, как только это возможно.
Наконец, медсестра вышла из ее палаты. Я зашла в помещение после нее и мягко закрыла за собой дверь. Лана не отрывала глаз от телевизора. Это был повтор старого ситкома с закадровым смехом, где действие происходит в домах, которые никогда не захламляются, и на экране постоянно мелькает семья, которая обнимается при каждой удобной возможности.
— Я бы хотела, чтобы мои проблемы можно было решить за тридцать минут, а то и меньше, — тихо произнесла Лана.
— Я тоже, — вздохнула я и свернулась на краю ее кровати, ведя себя так, словно она была не в больничной палате, которая пахла дезинфицирующими средствами, а в своей квартире, которая пахла сиренью. В течение нескольких минут я смотрела шоу, а затем перевела взгляд на Лану. — Как ты?
— Если я скажу тебе, что все хорошо или хотя бы нормально, ты мне поверишь?
— Нет.
— Тогда я скажу тебе правду. — Она сглотнула. — Я чувствую себя ужасно.
Я посмотрела на Лану. Ее лицо, обычно такое мягкое и чистое, было бледным, почти прозрачным, с каплями пота, проступившими вокруг ее лба и над верхней губой. Кожа на губах потрескалась. У Ланы всегда были потрясающе красивые волосы. Прямые и шелковистые, как у ребенка. Ниспадающие по ее спине и заканчивающиеся на уровне талии. Кончики всегда аккуратно подстрижены. Но сегодня ее волосы находились в диком беспорядке. Она собрала их в нелепый односторонний хвостик. Но самое ужасное — ее запястья. Они были сильно перевязаны и лежали на кровати мертвым грузом.
— Думаю, сейчас боль стала сильнее, — серьезно сказала она.
Я встала, думая о том, что стоит позвать медсестру или доктора, чтобы они помогли ей. — Что?
Она подняла свои перевязанные запястья и посмотрела на них со смесью обиды и печали. — Моя боль. Думаю, эта боль находилась в моем теле слишком долго. Я могла бы продолжать вырезать ее из-под кожи, но это уже не имеет никакого значения. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Боль никогда не уйдет.
Я медленно села.
Что я могла на это ответить?
Я пыталась придумать какую-нибудь вдохновенную цитату. Что-то, что даст ей надежду. Но в голову ничего не приходило.
Да и цитата не сработает. Ничто не сработает. И мы обе это понимали.
Ее рука тяжело упала на кровать.
— Хотя на секунду, я испытала блаженство, — призналась она. — Знаю, дерьмово это говорить. Хотя, это правда. На секунду я подумала, что мои проблемы исчезли. Но с каждой каплей крови, что я теряла, меня ожидали новые галлоны крови, которыми меня снова наполнили.
— Думаю, я знаю, что сказать, — произнесла я грустно. — Но ничто из сказанного мной, не исправит ситуацию.
— Я не прошу тебя делать все правильно. Никто не способен на подобное.
— Так что же будет дальше? — спросила я.
— Я не знаю. Доктор продолжает говорить, что я вернусь домой через пару дней, чтобы мои родители помогли мне «восстановиться».
Я вздрогнула.
Она улыбнулась. — Иронично, верно?
— Ты же не поедешь с ними домой, не так ли?
— Нет, — твердо ответила Лана.
Я открыла рот, чтобы озвучить свой вариант.
— Могу я побыть одна, пожалуйста? — попросила Лана.
— Конечно. — Я встала и попрощалась, даже несмотря на то, что это было последнее, чего я хотела. Дверь закрылась за мной. Я прижалась к ней, положив руки на колени, и начала делать глубокие вдохи.
Спустя некоторое время я ушла. Ноги дрожали, и мне казалось, что я могу упасть в любой момент. Я ускорила шаги. Лифт располагался сбоку, но казалось, будто я застряла в «комнате смеха». Он становился все дальше и дальше, пока мне не начало казаться, будто я никогда не смогу дойти до него.
Я побежала, но коридор становился уже и длиннее, растягиваясь на мили. Медсестры и посетители были повсюду. Я слышала сотни голосов. Я уверена, что у каждого из них были свои проблемы, с которыми надо было справиться, но я все отдала бы, чтобы поменяться с ними жизнями.
И тогда я поняла, что когда я увидела сцену изнасилования, в моей вменяемости возникла небольшая трещина. И впоследствии каждое событие только увеличивало ее. Сеть вен делала меня хрупкой. Наконец, я начала разрушаться. Все разом обрушилось на меня, и я рассыпалась на миллион кусочков.
Я свернулась на полу и закричала, пытаясь стереть слова Ланы.
Ее голос стал сильнее, и мир снова медленно потемнел.