Рассекречено внешней разведкой

Молотов внешне спокойно переносил Хрущевскую опалу. Из бесед с ним я сделал вывод, что его беспокоили прежде всего непредсказуемость деяний Хрущева на высоком посту и будущее Отечества. Личные обиды, видимо, тоже имели место, но об этом мы не слышали от него ни слова. Сотрудники посольства относились к Молотову с глубоким уважением. Австрийцы тоже выражали свои симпатии Вячеславу Михайловичу. При встрече с ним на улице они снимали шляпы и уступали дорогу. И это делалось чистосердечно, без рисовки: видимо, они хорошо помнили ту роль, которую сыграл он при подготовке мирного договора с Австрией, гарантировавшего ей статуе нейтрального государства.

То, что о Молотове говорили Хрущев и его окружение, австрийцев не волновало: они были более привычны к различным дрязгам в верхних эшелонах власти, чем мы, советские люди: это для нас сенсация, а для них — обычное дело. Молотова неоднократно приглашали в Венский университет для встречи с профессурой и студентами. Вежливые отказы бывшего министра иностранных дел СССР воспринимались там с пониманием. Вячеслав Михайлович вообще избегал публичных выступлений, и не только перед иностранцами, но даже перед сотрудниками советского посольства. Большого труда стоило уговорить его выступить на вечере, посвященном годовщине со дня рождения В.И. Ленина. Когда его назвали «соратником Владимира Ильича», он горячо запротестовал: «ради бога, не надо так говорить. Я не смею называть себя соратником Ильича, я не дорос до такой высокой чести. Я — только ученик великого Ленина и горжусь тем, что мне посчастливилось работать под его руководством».

О В.И. Ленине Молотов говорил тепло и проникновенно, дипломаты слушали его, затаив дыхание…

Однажды после работы в референтуре я спросил Молотова:

— В настоящее время много негативного говорят и пишут о Сталине: будто он был малограмотным, грубым и злым человеком. Хотелось бы знать правду.

Вячеслав Михайлович задумался. Он снял пенсне и долго протирал стекла. Ему, видимо, не хотелось открыто высказывать мнение о человеке, с которым проработал рядом многие десятилетия и от которого, по всей видимости, также имел немало неприятностей. После длительного молчания он поведал, заикаясь, следующее. Сталин — сложная личность. Если говорить о его деловых качествах, то следует сказать определенно: Сталин имел глубокие познания в области философии и истории. В годы войны и после нее он постиг основы науки и техники. Он стремился не только не отставать от времени, но и заглядывать вперед. Не стеснялся консультироваться со специалистами, особенно в области науки, искусства и военной техники.

Сталин был требователен и даже придирчив. Остро реагировал на разгильдяйство и халатность, не терпел пустозвонства и обмана. В таких случаях взрывался, бывал резок и груб, но я ни разу не слышал из его уст уличной брани. При всех человеческих слабостях Сталин, как справедливо заметил У. Черчилль, был в первом ряду крупнейших государственных деятелей современности. Он обладал завидной памятью и работоспособностью…

Примечательно, что Молотов не характеризовал Сталина как гения и великого теоретика — продолжателя учения Маркса — Энгельса — Ленина, о чем десятилетия твердила партийная пропаганда.

Тогда я не счел возможным подробно расспрашивать Молотова о роли Сталина в делах, являющихся черными страницами в нашей истории.

Однажды поздно вечером, оказавшись в референтуре наедине с ним, я, набравшись смелости, спросил:

— Вячеслав Михайлович, неужели Сталин не знал о беззакониях, творимых Ягодой, Ежовым и Берией?

Этот вопрос Молотов воспринял болезненно. Он посмотрел на меня холодным взглядом. Под ним заскрипело кресло. Пауза длилась несколько минут.

— В этом деле мы, — я имею в виду Сталина, себя и Политбюро, — в 1937 году, а иногда и позже, допустили серьезные ошибки. Но это было не следствием самодурства или жажды крови. В то время и в тех условиях это было неизбежным. Надвигалась война, Гитлер форсировал ее подготовку, а мы были еще гораздо слабее Германии. Можно представить, что случилось бы, если бы не произошло того, что было в 1937 году и в годы войны. Неизвестно, как бы протекала война… Я не мог тогда быть в стороне от процессов, происходивших в нашем обществе. Поэтому приходилось брать ответственность на себя за решения, которые тогда принимались. Вопрос этот не простой, поверьте мне. В его освещении немало сейчас наносного…