Пастернак был под колпаком у органов. У дачи в Переделкине толкались какие-то подозрительные люди. Все были убеждены, что в доме установлены скрытые магнитофоны - для записи разговоров. Пастернак относился к этим подозрениям с иронией. Ивинская вспоминает: «Здравствуй, магнитофоша! - говорил, низко кланяясь стене, Б. Л., и вешал свою кепку на гвоздь рядом с тем местом, где, как потом выяснилось, действительно этот магнитофон и был поставлен».
Нина Муравина вспоминает: «Весной 1959 года «газик»-вездеход, на котором меня везли, застрял в распутицу из-за непроезжей грязи, и мне пришлось остановиться на ночлег в конторе украинского колхоза, недалеко от станции Волноваха (между прочим, одного из центров махновщины. - Б. С.), и ждать, когда за мной пришлют лошадей. Вечером в контору пришли на разнарядку бригадиры - украинцы и греки. Узнав, что я -корреспондент, они не разошлись по домам, а стали расспрашивать меня: «Верно ли, что в Москве живет писатель Пастернак, который не побоялся написать правду?» Именно так истолковали колхозники брань и поношения, которыми обливали поэта правящие страной невежды». Если бы только невежды! В ряд поносителей дружно стали и собратья-поэты, причем далеко не бесталанные, от Твардовского до Слуцкого.
А Пастернак с восторгом пересказывал Ивинской и ее дочери услышанный кем-то в метро разговор: одна баба говорит другой: «Что ты на меня кричишь, что я тебе, живага какая-нибудь, что ли?»
В начале сентября 1959 года в Москву приезжал американский дирижер и композитор Леонард Бернстайн. Вместе с женой 12 сентября они приехали в Переделкино. Бернстайн рассказывал о своем вчерашнем концерте и столкновении с министром культуры Павловым.
- Как вы можете жить при таких министрах! - воскликнул он.
- Что вы говорите, - ответил Пастернак, - при чем тут министры? Художник разговаривает с Богом, и тот ставит ему различные спектакли, чтобы ему было что писать. Это может быть фарс, как в вашем случае, может быть трагедия, - это второстепенно.
Сохранились воспоминания индийского поэта и профессора Бостонского университета Амиа Чакраварти о встрече с Пастернаком 28 декабря 1959 года. По дороге из Дели в Америку он посетил его в Переделкине. Пастернак говорил с ним о близости смерти и о том, что без веры в Христа он не вынес бы ее ожидания.
Договор с Фельтринелли 1956 года давал ему право на итальянское издание «Доктора Живаго», но он не мог предусмотреть всего объема возросших к этому времени вопросов авторского права. Издание в Милане сделало Фельтринелли владельцем всемирного права на роман. Он чинил всяческие препятствия на пути издательских инициатив Жаклин де Пруаяр, которая намеревалась по просьбе Пастернака опубликовать русский текст романа. Фельтринелли сделал это сам в апреле 1959 года и также взял на себя издание «Автобиографического очерка» и стихотворений из книги «Когда разгуляется». Русские публикации Фельтринелли грешили ошибками, которые очень огорчали Пастернака. По его просьбе Жаклин де Пруаяр вычитала напечатанный Фельтринелли текст романа, но ей не дали править корректуры, и в следующем издании, вышедшем в Америке в Мичиганском университете, все опечатки были вновь повторены.
Была прислана машина, чтобы везти его в больницу. Он вызвал меня и просил отослать машину назад.
- Ты знаешь, в чьи руки я там попаду, - сказал он мне, давая понять, что не хочет видеться с Ольгой Ивинской. Его последние записки к ней, несмотря на нежность, тоже полны просьб не искать встречи с ним. Он хотел умереть дома.
За день до смерти, когда после полной потери пульса инъекциями его вернули к сознанию, он жаловался мне, как мучит его сознание незначительности им сделанного и двусмысленности мирового признания, которое в то же время - полная неизвестность на родине, испорченные отношения с друзьями. Он определял свою жизнь как единоборство с царствующей и торжествующей пошлостью за свободный и играющий человеческий талант.
- На это ушла вся жизнь, - грустно закончил он свой разговор.
За день до смерти он сказал детям: «Вся моя жизнь была только единоборством с царящей и торжествующей пошлостью за свободный и играющий человеческий талант. На это ушла вся жизнь».
На исходе 30 мая 1960 года он скончался.
Он все ожидал приезда сестры Лидии. Незадолго до смерти он говорил: «Приедет Лида - она все устроит». Поэт надеялся, что сестра сумеет примирить Ольгу Всеволодовну и Зинаиду Николаевну. Но Лидия поспела лишь к похоронам. Ей слишком поздно выдали визу и она побоялась лететь самолетом.
Пастернак чувствовал себя русским христианином. Он не мог быть христианином немецким, голландским или британским. Он не мог покинуть Россию.
По свидетельству Ольги Ивинской, в январе 1959 года Пастернак «решил порвать с «Большой дачей» навсегда. Оказалось - он договорился с Паустовским, что зиму мы проживем у него в Тарусе.
С самого начала мне не верилось, что Боря способен выдержать бурю ухода. И вообще - можно ли этого требовать от человека в шестьдесят девять лет? Но он сам это решил, и мне казалось - очень твердо.