Читаем Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго» полностью

Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

Ивинская писала в мемуарах: «Теперь, когда прошло столько лет, когда уже мертв наш благожелатель, сумасброд и авантюрист, герой моего эпистолярного романа, виновник двух раздутых томов лубянковского дела -Фельтринелли, мне хочется помолиться за упокой души этого безумного миллионера. В половине четвертого утра пятнадцатого марта нынешнего (72-го) года внимание двух крестьян в пригороде Милана было привлечено тревожным лаем дворняжки Твист. Оказалось, что к основанию опоры линии электропередач привязано несколько динамитных шашек, а возле нее лежит труп бородатого человека: в брюках армейского оливкового цвета нашли удостоверение личности на имя Винченцо Маджони. Фальшивый документ, ибо уже к вечеру того же дня официальные представители издательской фирмы объявили, что погибший - Джанджакомо Фельтринелли и что он не от несчастного случая погиб, а убит.

За исключением времени моего пребывания в лагере, наша переписка с Джанджакомо не прерывалась. И у меня еще задолго до его гибели сложилось о нем впечатление как о человеке крайне эмоциональном, увлеченном тайной ультралевой «революционной» заговорщицкой деятельностью, конспирацией, и при всем том - постоянно боящимся преследований. Известно, что незадолго до гибели он говорил своему поверенному: «Если вскоре под каким-нибудь мостом найдут обезображенный труп, не забудьте вспомнить обо мне». И еще: «Я боюсь повернуться спиной к лесу, там вполне может оказаться ружье, готовое в меня выстрелить».

Последнее, что я от него получила, - изданные им тонкие журнальчики ультрареволюционного толка и большое, написанное по-немецки, письмо. Он заботился о моих денежных делах и сообщал, что скрывается в Австрии от итальянской полиции, которая преследует его за революционную деятельность; поносил империализм и выражал уверенность в победе мировой революции.

Бедный, бедный миллионер Джанджакомо Фельтринелли, погибший за мировую революцию в возрасте всего лишь сорока шести лет...

В лагере Ольгу Всеволодовну и ее дочь спрашивали, правда ли, что они родственники Пастернака и сидят за «Доктора Живаго». По сути, это было верно.

А что бы сидеть ему в своей великолепной вилле, в сказочной голубой Италии, у поэтичного - самого поэтичного из морей - Адриатического моря!»

Вспоминая о 1935 годе, Пастернак писал своему другу философу Валентину Фердинандовичу Асмусу 3 марта 1953 года: «Тогда я был на 18 лет моложе, Маяковский не был еще обожествлен, со мной носились, посылали за границу, не было чепухи и гадости, которую я бы не сказал или не написал и которой бы не напечатали, у меня в действительности не было никакой болезни, а я был тогда непоправимо несчастен и погибал, как заколдованный злым духом в сказке. Мне хотелось чистыми средствами и по-настоящему сделать во славу окружения, которое мирволило мне, что-нибудь такое, что выполнимо только путем подлога. Задача была неразрешима, это была квадратура круга, я бился о неразрешимость намерения, которое застилало мне все горизонты и загораживало все пути, я сходил с ума и погибал. Удивительно, как я уцелел, я должен был умереть...»

В одном из писем 5 февраля 1966 года Константин Паустовский утверждал: «Скандал по поводу Пастернака был необдуманно устроен нашими руками. Он далеко не поднял наш авторитет в мире, не укрепил и не украсил наших связей и дружбы с другими народами мира, в частности с интеллигенцией, а принес только вред.

Поучительную и печальную историю нельзя забывать. За что был унижен и подвергался преследованиям этот великолепный - для тех, кто мало-мальски смыслит, что такое поэзия, поэт? Какие тугие мозги оклеветали человека, являющегося подлинной гордостью русской поэзии и русского народа? Кто придумал «дело» Пастернака, погубившее этого честного, кристально честного человека? В его книге «Доктор Живаго» нет ничего враждебного советской власти. Книгу эту можно издать у нас массовым тиражом. Кому-то, очевидно, было выгодно гонением на Пастернака подорвать авторитет советской власти и выставить нас на осмеяние. Или выгодно в этом дутом деле доказать свою верноподанность.

Нельзя допускать к решению судеб литературы людей с низким уровнем унтера Пришибеева.

... Неужели каждая критика наших недостатков может расцениваться как клевета и преступление?

Писатель имеет полнейшее право участвовать в жизни страны как гражданин, обладающий способностью созидания и критики.

Неужели за это надо судить и карать?»