Расшифровано временем<br />(Повести и рассказы)

— Но товарищ майор не спешит почему-то. Мы бы на попутных давно на месте были, — сказал рыженький опуская голос почти до шепота. Но Левицкий слышал.

— А что ему спешить? — засмеялся Галашин — Он свое уже отхлебал. Войне-то вот-вот конец. А кто под конец погибать хочет?.. То-то, господа офицеры, — он глянул в окно и подмигнул Левицкому.

От спирта Левицкий не отказался. Было у капитана и полбуханки хорошего хлеба, масло и вареная курица После спирта боль в желудке онемела, сделалось мягко, тепло ополаскивала дремота. Он жевал куриную ногу, рассеянно слушая шумливого Галашина.

— …Недодали орденок… Недодали, понимаешь. Того вроде не делал, этого — тоже, а вот, понимаешь обидели…

«Почему люди ждут благодарности и поощрений за то, что чего-то не делали? — думал Левицкий — Странная манера утверждать свое право на внимание „Я же этого не делал, а вот обошли“».

Они посидели еще с полчаса. Уже совсем рассвело когда вышли во двор.

— Значит, говоришь, нет горючего? Жаль бросать таратайку, — капитан обошел мотоцикл, махнул за спину вещмешок. — Самопальчик-то возьму. Авось пригодится, — подхватил он «шмайсер». — А это вам господа офицеры, на память, — протянул он лейтенантам флягу. — Закусь найдется? Ну и ладно… Слышь, майор, а может, двинем вместе? Веселей будет Ты мужик с замочком. Люблю таких. Тут до шоссейки рукой подать, а там вадовцы[12] на попутную устроят. Прямо в рейхстаг въедем, — засмеялся он, сузив по красневшие в углах глаза. — Ну, как знаешь… А я еще хочу стрельнуть разок-другой, заглянуть фрицам в зрачки. Что там у них на самом донышке? Знаешь, что такое свобода и право? Крылья человеческие!..

«Да ведь не свободы, а вольности, не права, а привилегии хочет он, — подумал Левицкий. — Уставший, четыре года отказывавший себе во всем человек, ощутивший близкий конец лишениям…»

С уходом Галашина лейтенанты поскучнели, с насупленными лицами ушли в амбар завтракать.

Расположились они на сеновале, вровень с зарешеченным вентиляционным окном, Левицкий слышал их голоса.

— Ну и капитан! Орел!

— Как он автоматом немецким, как игрушкой! Здорово!

— Ох и спирт! Комом в горле!.. Ху!

— Надо же было, чтоб нам этот прокисший майор достался!

— Не говори!.. С капитаном мы бы давно в Берлине были.

— Трус он, этот наш майор. Вот что я вам скажу.

— Ты ему скажи!.. Чего он нас водит?

— Трус не трус, а осторожничает чего-то.

— От трусости. Она на его серой физиономии написана. Боится, что под самый конец его ухлопают.

— И порошки какие-то глотает из масленки.

— От поноса.

Все засмеялись.

Левицкий встал с травы. Их разговор не возмутил и не обидел его, а только обдало тоской, но тут же она и сошла. Кто он им, чтоб осуждать? Да и за что? «Прекрасен их порыв на жертвенник высокий! Будь проклят тот, кто утаит их суть, возжаждав уберечь их от судьбы жестокой, своей любовию им пресекая путь…»— усмехнулся он.

Лес остался в стороне. И теперь они шли по пустынной полевой дороге. Все двигавшееся к фронту норовило втиснуться на автостраде в лязгавший и гудевший поток.

Лейтенанты, уже не тая недовольства, шли хмуро-молчаливые, изредка перебрасывались тихим словом. Все чаще попадались им следы войны: отброшенная с дороги разбитая машина со срезанной на сиденьях кожей, искореженная пушка, желтые трубочки пороха на траве, ящики с минами и целлулоидные пакетики дополнительных зарядов. И тогда лейтенанты оживились: заглядывали, щупали, вертели в пальцах; как детей, их интересовало все, что связано с войной, с военным ремеслом — занятием мужским, опасным и манящим.

В такие минуты Левицкий, отвернувшись, терпеливо ждал, как ждет взрослый, взяв в долгую дорогу ребенка, которого на длинном пути останавливает столько интересного и который не понимает равнодушия взрослых.

В Лангер-Альтзее — местечко с разбитой кирхой на площади — они пришли под вечер второго мая. Все было забито нашими войсками, перемешалось: обозы вторых эшелонов, машины с надписью РГК[13], почему- то застрявший здесь дивизион «катюш», фургоны радиостанций.

В этой сутолоке, водоворотно крутившейся и смещавшейся к перекрестку, Левицкий нос к носу столкнулся с капитаном Галашиным, пытавшимся заговорить строгую регулировщицу.

— Дотопали? — воскликнул Галашин. — Ты вовремя, майор: кончилось все, — захохотал он и заговорщицки сожмурил глаза. — Иди-ка сюда.

Он привел Левицкого к большой машине — радиостанции, стоявшей в сквере.

— На-ка, прочитай, — сказал Галашин, выходя из аппаратной. — Гамбургское радио вчера передало.

Левицкий читал: «…наш фюрер Адольф Гитлер сегодня пополудни на своем командном пункте в рейхсканцелярии, борясь до последнего вздоха против большевизма, пал в сражении».

— Понял? А час назад сообщили, что рейхсканцелярии — капут! Конец!.. — засмеялся капитан.