Расшифровано временем<br />(Повести и рассказы)

Был октябрь, сухой, с незаметным солнцем за лег кой серостью тонких облаков, часто прорывавшихся от высокого ветра, и тогда синими полыньями холодно и далеко виднелось небо.

В такую пору Анна вспоминала, что отпуск уже прошел, а целый год впереди — тетради, на педсоветах разговоры об успеваемости, олимпиады, конференции и не всегда милые беседы с родителями.

Возле почты старик попрощался.

— Благодарю вас. — Стоя на ступеньке, он галантно наклонил лобастую голову, отчего некстати свалилась с макушки реденькая прядка.

Зима началась бесснежно. От мороза позванивали булыжины, закостенел пыльный асфальт. Белье, задубев, грохотало ночью о балконные решетки, а теперь, занесенное в комнату, хрупко потрескивало, шел от него тот особый озонистый дух, какой всегда напоминает детство. Но снега не было, на улице ветер мел старую пыль.

В восемь утра еще темно. И в неясную эту пору суток — то ли действительно утро, то ли ранний зимний вечер — желтели на разных этажах сонным светом окна. Но хлопали двери в подъездах, прокашливались мужчины и, поеживаясь с тепла, спешили на работу.

Старые дубы в парке еще бережно держали на тяжелых ветвях не оборвавшиеся, поточенные ржавчиной сухие последние листья, и высокие ели шумно покачивали верхушками. Здесь было совсем темно, вспыхивали папиросные раскурки, слышались редкие голоса.

Чувствуя подбородком мех и пошевеливая зябнувшими пальцами в рукавичках, Анна шла не спеша, с тем расчетом времени, какой нужен, чтобы без одышки войти в учительскую, раздеться и уж совсем спокойно появиться в классе перед учениками…

Портфель был тяжел от тетрадей — после контрольных в двух классах, — и Анна переложила его в другую руку. Из-за спины обогнали школьники, закивали: «Здрасте», «Здрасте» и дальше пошли, как-то независимо и со значением перебрасываясь словами.

На самом верху аллейки Анна, как обычно, догнала Сергея Петровича. Старик, опершись о короткие перила на последнем подъеме, передыхал, прижав под мышкой старый портфель — коричневый, без замка, с темными, обтершимися углами.

Анна вспомнила, как однажды в первые дни их знакомства она, по привычке идя быстро, заметила, что он вдруг приотстал — от ходьбы и одновременного с ней разговора, видно, дыхание сбилось, и старик вовсе остановился, махнул рукой:

— Вы идите… Мне за вами не поспеть… Нужна передышка. Укатали сивку…

Анна, смутившись, словно совершила бестактность, остановилась, ожидая его, а он, хрипло дыша, сказал:

— Знаете, один мудрый муж заметил, что здоровье не требует объяснения. Это естественно. Неестествен недуг. У меня грудная жаба, — он развел руками И тут же без всякой связи с разговором произнес: — Доброта должна занять то же место, что и здоровье, — не требовать объяснения.

И тогда Анна пошла с ним рядом. Сколько-то они прошагали вместе, затем он по пустырю свернул к шестивековому зданию бывшего францисканского монастыря, где теперь размещался исторический архив, а Анна пошла в школу. И это здание, и то, что старик много и увлеченно говорил ей о далеких эпохах, битвах и умерших цивилизациях, вызвало тогда в ее представлении низкие подвалы с толстыми устоями, и слежавшуюся тишину, и старика в синем сатиновом халате, когда он склоняется над рукописями и фолиантами; сухие страницы их таинственно, как бы шепча что-то, шелестят под его длинными чуткими пальцами.

И уже у самой двери школы она оглянулась тогда и увидела сутулую его, худую стать в длинном, как кавалерийская шинель, вроде без примерки куплен ном пальто из грубого драпа. Прорвавшись из-за зданий, степной ветер кружился по пустырю, и старик, приподняв руку, охранял шляпу с обмятыми, не державшимися полями. Анна же, легко рванув тяжелую дверь, вошла в школьный коридор — в шум голосов и шарканье ног. Она действительно чувствовала себя легко, бодро, словно случилась какая-то еще не до конца узнанная радость, и покамест дошла до учительской, поняла, что это от потаенного ощущения своей молодости и здоровья, когда они принадлежат тебе, а ты — им. И только — от ощущения, ибо, когда она поду мала об этом, сосредоточась, доискиваясь причины, то призналась себе, что есть в этом ощущении что-то постыдное и даже злорадное, потому что возникло оно, хоть и не осознанно, от вида сутулой спины старика, всей его беспомощной и вроде безразличной миру фигуры в тяжелом для него пальто; от руки, поднятой неловко над шляпой, будто он хотел заслониться от одиночества, старости и болезней…

С этими воспоминаниями Анна и догнала Сергея Петровича на самом верху аллейки, где он стоял, передыхая, ожидая ее.

Когда с последними ступеньками они одолели подъем, было уже светло. На розовато-пепельном отуманенном небе еще жил, не стаяв, остуженный добела заиндевелый месяц, но в многоэтажных кубических зданиях-новостройках, как в панорамной декорации, тепло светились окна.

— Какой у вас первый урок? — спросил Сергей Петрович.

— Физика. Магнетизм.