Расширение прав и возможностей женщин в России

Полученные в России знания считались коммунистическим наследием и особо не принимались во внимание.

Критикуя эти годы, известный антрополог Джанин Ведель пишет, что в рамках представлений о развитии после холодной войны второй мир (постсоветские государства Восточной Европы и Новые независимые государства (ННГ)) считался скорее «неправильно развитым», чем «недоразвитым».

Соответственно, когда говорилось о помощи постсоветским странам, то «речь шла об изгнании духа наследия коммунизма» [Wedel 1998: 21].

Россия представлялась чистым листом, а опыт, ценности, квалификацированность советских людей обесценивались.

Вот почему многие из россиян, изначально полных надежд и настроенных прозападно, постепенно разочаровывались в потенциале так называемого обмена между Востоком и Западом быть площадкой для диалога, взаимного обучения и уважения[24].

Такова оказалась реальность этих ведущих инициатив по развитию. То же самое случилось и с феминизмом, несмотря на самые добрые намерения участниц первых обменов.

Когда рухнул государственный социализм, западные феминистки впервые смогли наладить прямой диалог с советскими и восточноевропейскими женщинами. Это был диалог без участия надзирателей от партии.

Западные феминистки познакомились не только с представительницами государственных женских организаций. Они встретились с диссидентками, писательницами, исследовательницами – с женщинами, стоявшими на передовой в борьбе за изменения в обществе.

Падение Берлинской стены и развал правящих режимов в 1989 году прокладывали дорогу для более устойчивых отношений и сотрудничества.

Западные ученые-феминистки и активистки ринулись в Россию и Восточную Европу и в знак солидарности были готовы объединиться с женщинами этих стран.

В рамках схем городов-побратимов и академических обменов появилось огромное количество горизонтальных связей.

Эти макросдвиги создали условия для новых близких связей и отношений – ведь по частным приглашениям россияне, американцы, англичане попадали домой друг к другу.

Однако эйфория и оптимизм в отношении сотрудничества быстро сменились утратой иллюзий и разочарованием обеих сторон.

Не успели старые границы рухнуть, как их место заняли новые: социоэкономические классовые барьеры, новые различия, столкновения идей.

Движимые искренним беспокойством по поводу происходящих изменений, западные феминистки строили мрачные прогнозы о формах исключения женщин, которыми будет сопровождаться переход к рыночной экономике.

Они призывали женщин срочно объединяться в ответ на рост их политической маргинализации и предостерегали их от возврата к традиционной женственности и принятия ранее существовавших гендерных ролей.

Поступая так, они позиционировали себя как экспертов и старших сестер.

Логически следовало, что «отсталость» постсоциалистических женщин усилилась [Kurti 1997], считалось, что они перешли от советского гендерного равенства к «нецивилизованным» гендерным отношениям.

Покровительственный тон подобных комментариев привел к тому, что женщины из бывшего Восточного блока стран не согласились со многими аналитическими выкладками феминизма[25]. Нанетт Фанк, феминистка-философ из США, бывшая в первых рядах во времена начала обменов, пишет: «Дружба, пережившая годы холодной войны и раздел Германии, быстро распалась после падения Берлинской стены в ноябре 1989 года» [Funk, Mueller 1993].

Западным феминисткам пришлось пересматривать свои оценки и заново обдумывать условия обмена между Востоком и Западом.

Эти первые встречи западных феминисток и женщин Восточной Европы стали для меня отправной точкой. Почему феминистские инсайты не встретили понимания у постсоветских женщин? Как они сами видят происходящие изменения? Будучи антропологом, я серьезно отнеслась к идейным столкновениям, рассматривая их как очень ценную возможность задуматься о конкурирующих формах знаний. Будучи феминисткой, приверженной идеям активизма, я хотела добиться большего. То есть я разделяла феминистскую обеспокоенность происходящими гендерными процессами и хотела сохранить свою приверженность социальным изменениям.

Именно поэтому я очень много думала о методологии, приступая к этому исследовательскому проекту.

Как проводить исследования в таком идеологически нагруженном социальном поле, как постсоциалистическая Россия, бывшая сверхдержава, которую теперь считают проигравшей торжествующему либерально-демократическому капиталистическому Западу?

В условиях, когда западное вмешательство было новинкой, часть моего проекта была посвящена тому, чтобы исследовать само это западное вмешательство. Как мне быть восприимчивой к людям, с которыми я работала, и одновременно с этим осознанно принимать мою собственную роль и задачи, а не просто навязывать их?

Как сохранять критичность, провоцируя, но не усиливая главенствующие нарративы переходного периода?

Чему я могу научиться на опыте первых феминистских встреч? Как мне не повторить их ошибки?