Расширение прав и возможностей женщин в России

С самого начала мы были вовлечены в отношения с нашими западными друзьями. Это было формой сопротивления националистическим и милитаристским настроениям, которые мне так не нравятся. Проекты нашей группы должны были попытаться разрушить предубеждения или стереотипы, связанные с западными людьми и идеями.

Для других участниц группы мое западное происхождение вначале было интригующим маркером инаковости. Потом оно стало элементом игры. Когда наш исследовательский проект стал набирать обороты и превращаться в политэкономическую игру в получение грантов и финансирования, значение моего статуса западного аутсайдера снова изменилось. Он стал полезным, и Валентина, и другие участницы без зазрения совести принялись им пользоваться. Валентина прекрасно понимала ценность того, что я иностранка, и использовала это в своих стратегических целях, о чем я расскажу в следующих главах. Когда начался наш совместный проект, она отправила меня обивать пороги кабинетов, встречаться с местными влиятельными лицами (главой муниципальной социальной службы, представителем Президента по области, мэром города) и лоббировать поддержку нашего проекта кризисного центра. Когда во время презентации в Корнеле мы подняли вопрос о моей роли в проекте, она произвела настоящий фурор, назвав это «постсоветской эксплуатацией западных интеллектуальных ресурсов»! Чтобы раскрыть ее утверждение и понять, как развивался этот проект эксплуатации дружеских отношений, мне нужно продолжить рассказ.

Глава 2 Сомнения в демократизации: гражданское общество, международная помощь и загадка третьего сектора

1997 год был для России особенным. Оставался год до разрушительного кризиса августа 1998-го, когда произошел массовый отток иностранных инвесторов. А пока страна переживала короткий экономический бум. С начала 1990-х годов иностранный капитал хлынул в Россию, ставшую новым рубежом капиталистической экспансии. По большей части дальше Москвы дело не шло. В течение 1997 года многие мои российские знакомые говорили, что 80 % богатств России сосредоточено в Москве. Часть этих новоявленных богатств приходила из провинции – это было время, когда зарождающиеся российские олигархи и иностранные инвесторы участвовали в переделе собственности и приватизации [Wedel 1998]. Москва перестала быть похожей на серый унылый мавзолей начала 90-х, к которому я привыкла и даже полюбила. Ее объявили третьим по дороговизне городом в мире, главные улицы заполонили роскошные магазины, кафе и бары, а также недавно построенные сверкающие торговые центры. Большинство горожан воспринимало эти заведения как музеи, и я тоже не могла позволить себе часто ходить туда за покупками. Сети фастфуда, например «Сбарро» и «Баскин Роббинс», обосновались на перекрестках улиц рядом с более раскрученными конкурентами – «Макдоналдсом» и «Пиццей Хат». Просторные улицы, еще недавно полупустые, где ездили разве что автобусы, трамваи да несколько жигулей, теперь были забиты дорогими новенькими автомобилями свежеиспеченной элиты. В это время значительно увеличилось сообщество экспатриантов, произошла его диверсификация. Новая капиталистическая Россия предоставила молодым западным профессионалам прекрасную возможность сделать карьеру (и иногда успешную) журналистов, венчурных капиталистов, консультантов и гуманитарных работников. В ответ на это многие провинциалы стали называть Москву «Западом».