Рассказ 77

А ее уговаривали остаться насовсем. И сестра с мужем, и тетка Анна, и Павел Мохов… Только мать ни слова не говорила об отъезде.

Луиджи, казалось, не замечал состояния жены. Все так же мотался с Иваном на его «ИЖе» на охоту и на рыбалку. Только стал еще более ласков с Верой и в те короткие часы, когда они были вместе, много говорил о доме, о том, что следует наконец купить машину. Пускай пока и маленькую. Тогда на выходные они будут ездить в Помпею, в Рим и в горы. Съездят на озеро Альбано и в Венецию.

— Хватит нам каждый месяц субсидировать Виктора, — говорил Луиджи. — Пусть он со своей принцессой сам выпутывается. Небось на «фиат» ему хватило, а выплачивать за квартиру должен я! Да и матери можно посылать поменьше. Все-таки пенсию получает.

«Надо мне наконец поговорить с Луи, — думала Вера, с улыбкой слушая мужа. — Пускай знает заранее. Две недели — не срок». И не говорила. Откладывала.

А за два дня до отъезда все решилось само собой. В тот вечер Иван и Луиджи были дома. Пришел Павел.

В доме вкусно пахло печеным — мать только что достала из печи пирог с капустой. Макала куриное перо в растопленное масло и ловко смазывала зарумянившуюся корочку.

На столе уже шумел самовар. Мужчины смотрели телевизор — советская сборная играла с немецкими футболистами.

— Веруша, — спросила мать, — а ты пироги-то своим мужикам печешь?

— Нет, мам. Не пеку. Пробовала, да не получалось. Видать, русской печки не хватает.

— У плохой хозяйки всегда причина найдется, — проворчала Надежда Федоровна. — Помню, девчонками вы с Настей всегда мне помогали. А кусок теста останется, налепите зверушек — и в духовку. Вкусные получались. — Она кончила смазывать пирог и прикрыла его белой бумажкой. — Пускай отойдет. Счас и попьем чайку с мягоньким. — Надежда Федоровна присела на табуретку рядом с Верой и ласково потрепала ее по плечу.

— Эх ты, сестрица, — усмехнулась Анастасия, — до седых волос дожила, а пирога испечь не умеешь! Надо бы погонять тебя у плиты. Все бы вспомнила. Да еще успеем! Муженька вот проводим… — она сказала последнюю фразу нарочито громко и подмигнула Вере. — Пара неделек будет наша.

Луиджи оторвался от телевизора и с тревогой посмотрел на Настю, потом на жену.

— А что, и верно, — подал голос Иван. — Ей же не на работу. Пусть поживет. — Он хлопнул Луиджи по плечу. — А наскучит — и вернется к тебе. Две недели без жены — ой как хорошо пожить! Правда?

«Ну вот, сейчас и решится, — волнуясь, подумала Вера. — Только мама почему-то молчит?»

Она чувствовала, как пристально смотрит на нее Павел, и боялась поднять глаза, а только молила бога, чтобы не покраснеть. «Ведь подумают бог весть что. Настька уже прошлась разок. А чего ради?»

Наконец она справилась с собой и взглянула на мужа. Луиджи словно в размере уменьшился, сидел сжавшись, глядя на нее с такой печалью, что защемило сердце. «Ну что ж это он, — невольно раздражаясь, подумала Вера. — Словно навек расстаемся…» И тут же ей стало стыдно за это раздражение. «А может, и навек, а может, и навек», — пронеслось у нее в голове.

— Эх, Верка, Верка! — сказала мать. — Поздно теперь учиться пироги стряпать. Будешь своих чернявеньких макаронами кормить… — Она улыбнулась Луиджи. И он ответил ей улыбкой, в которой светилась надежда.

Надежда Федоровна перевела взгляд на дочь, хотела еще что-то сказать, но сердце у нее вдруг зашлось, будто онемело. Несколько секунд старуха не могла продохнуть. «Господи, помилуй, — прошептала мысленно. — Нешто припадок опять?» Но прошло еще мгновение, и она вздохнула полной грудью. Настя метнула на нее испуганный взгляд.

Краска залила Верино лицо. В первый момент она не могла найти что сказать.

— Да уж какие тут пироги… — наконец выдавила она из себя обреченно. — Не выйдут мне две недели. Надо ехать. И хлопот много — билет, виза… А Луи-то один…

Мохов так сжал зубы, что у него побелели скулы. Он встал из-за стола и, коротко бросив: «Я покурить», — вышел из дому.

Все знали, что Павел Георгиевич никогда в жизни не курил.

Настя уткнулась Вере в плечо.

— Да что с вами, бабы! Как на поминках! — спокойно сказал Иван. — Ведь приедет Вера. Раз уж дорожку проторила — приедет. Правда, мама?

— Правда, Ванюша, — еле слышно прошептала Надежда Федоровна.

— И Луиджи приедет, — продолжал Иван. — Ему наша рыбалка понравилась. Правда, Луи?

— Правда, правда! — оживился Луиджи, и в глазах у него засветилась радость. — Мы с Ваней… Да мы с Ваней… Эх! На озеро, на реку! Рыба, утки! — Он вскочил, яростно размахивая руками. — В Италии леска крепкая. Любая рыба сидит. Мы с Верой приедем. Какие люди здесь! Ваня — мой друг. Мама… — Он вдруг закрыл глаза ладонью, все увидели, как из-под нее текут слезы.

— Это ничего, это хорошо! — Луиджи смотрел на всех с робкой улыбкой, словно просил извинения. — Это хорошо. Мама такая женщина! Добрая. Как моя мама. — Он поклонился Надежде Федоровне и стал целовать ей руки. Потом подошел к жене, обнял ее за плечи и смотрел на всех, довольный, улыбающийся.

Когда они уезжали, моросил мелкий дождь. Долго прощались на терраске. Женщины всплакнули. Настя все твердила: