На сцену залезли музыканты-эстонцы с контрабасом и объявили танцы. Народ гремел стульями, расчищал площадь. По залу катались пустые бутылки из-под пива. Кто-то из администрации складывал их за печку, как дрова. К нашей компании подрулила Белка с подругой. На них были очень хорошие туфли на платформе и кожаные юбки. Издалека девушки выглядели неплохо. Нас они немного знали, мы иногда разговаривали с ними.
— Мальчики, угостите нас сигаретками, — сказала Стрелка. — Привет Фортинбрасику.
Она помахала рукой. Аполлон Георгиевич отодвинул челюсть, хотел что-то брякнуть. Брат вытащил сигареты.
— Вы прекрасно пели, — сказала Ленка.
Белка заморгала глазами. Менее чувствительная Стрелка только засмеялась.
— Правда? Мы так волновались! — Белка затряслась от смеха всем телом, ей было приятно услышать похвалу. Но все дело Хельга испортила.
— Только вы чуточку развязно вели себя со сцена. Фуй. Извините, неприлично смотреть на девушку, которая размахивает руками со сцены…
— А ты кто такая, чтобы учить? — взвилась Стрелка.
Подруга потянула ее за руку.
— Плюнь ты, что это мымра накрахмаленная говорит. Пойдем к рыбакам, эти нам не компания.
— И правда, валите поздорову, — сказал Аполлон Георгиевич.
— Дубье стоеросовое! — закричала Стрелка.
— Вы недобрая грубая девушка, ведете себя недостойно.
— Ах ты, ущербная кобыла! Сима, слышишь, что говорит это тухлое яйцо в белых брюках? На лесоповал бы тебя, чтобы шкура слезла. Тьфу на тебя!
Я подумал, что девицы вцепятся сейчас в волосы друг другу. Наяривала музыка, но многие стали оборачиваться в нашу сторону. Через зал пробирался участковый с озабоченным лицом. Он был в штатском костюме.
— Ну вы, — сказал Аполлон Георгиевич, — валите, пока я вас не выкинул.
Стрелка напряглась, посмотрела на него, потом на нас всех. Никогда бы не подумал, что она вдруг разревется. Слезы градом полились из ее глаз.
— Сима, что мы сделали им? — разрыдалась она. — Что мы сделали…
— В чем дело? — спросил участковый.
— Все в порядке, — сказал Аркашка. — Выведите ее на свежий воздух.
Участковый оглядел нашу компанию, покачал головой и с Серафимой повел рыдавшую Стрелку на выход. Всем было неловко и стыдно. Я повернулся, пошел из зала. Вслед мне эстонцы играли чарльстон.
На другой день я проснулся поздно, солнце стояло высоко. Брат спал. Я не слышал, когда он пришел среди ночи. Да и не хотел его видеть. Макарониха кормила свинью, напевая псалмы.
Я взял Аркашкину скакалку, сделал разминку, поколотил грушу, висевшую на парашютной резинке, и вымылся до пояса. Настроение улучшилось.
Утро было розовое. Прямо на реку с обрыва летели гуси с радостным гоготаньем. Я собрал удочку, наживку. Кусок хлеба, соль с перцем положил в помятый котелок — и все это запихнул в сырой рюкзак. Раки, которых я вытряхнул из него, были еще живые. Я подарил их хозяйке. Она обрадовалась, долго благодарила меня.
Я спустился к лесопилке, миновал штабеля свежих досок и окунулся в утренний лес. Росы выпало много, на кеды налипала хвоя. Я не заметил, как выскочил к старой пристани. Это был заброшенный причал со сгнившим настилом. Часть досок рыбаки разломали на костры. Из воды торчала затонувшая лайба с кривыми шпангоутами. Глубина была здесь приличная.
На свае сидел мальчишка с удилищем. Я приветствовал его, он даже не повернулся, вдруг завопил нелепую припевку про старуху, которая забралась на березу делать физзарядку. В ведре плавали два больших окуня и подъязик.
Я закинул удочку. Мальчишка понизил голос, и я вставил реплику:
— Будешь орать, распугаешь рыбу.
— Пошел ты знаешь куда?
— Куда?
— Да вот туда.
— Куда туда?
Он сказал. Я щелкнул его по затылку. От неожиданности пацан чуть не сыграл в воду, я его придержал.
— Здоровый, так сразу драться…
— Тебя в школе чему учат? Батька мало тебя порет.
Он притих. Доски были теплые и шершавые. Поплавки сносило к сваям.
— Прошлый раз у меня язь клюнул, — сказал мальчишка миролюбиво, будто мы не ругались.
— Большой?
— Крючок разогнул, но я вытащил.
— Врешь, поди?
— Была нужда! — Мальчишка колупнул рыбью чешуйку, прилипшую к щеке, и презрительно добавил: — Сам одних ершиков ловить думаешь — все?
Я действительно зацепил десяток ершей. Они были очень крупные и клевали один за одним. Малый скорбно почесал нога об ногу. Щиколотки у него были в засохшей грязи. Солнце припекало. Мы сняли рубашки. К сваям подошла рыба. Рыбьи спины были хорошо видны сверху. Они терлись о слизистые бревна, сосали зелень. Я подтянул удочку. Рыбины оступились, но одна не выдержала, блеснула брюхом, схватила наживку. Я подсек и вытащил упирающуюся красноперку. Она шлепнула меня по голому животу хвостом. Я прижал ее к джинсам, чтобы не сорвалась. Она вымазала мои штаны слизью, а руки стали как намыленные. Я потер их о доски.
Мальчишка перекинул свою снасть ко мне. И мы по очереди вытаскивали праздничных рыб с красными плавниками. В камышах хрюкали лещи, но без лодки их было не взять.