Рассказ Исы ибн Хишама, или Период времени

Осторожно ступай по покрову земли,
             ведь под ним прах людей, что до нас здесь прошли.
Сколько б лет ни минуло, негоже потомкам
             память предков не чтить, кои в землю легли.
Потихоньку иди, если можешь, земли не касаясь,
             прах почивших Аллаха рабов уважай и в пыли.

Порыв раскаяния меня охватил и шаг я замедлил у одной из могил. Пришло мне в голову, что среди многих упокоившихся тут и красавицы юные нашли свой приют. Некогда были уста их киблой{14} влюбленных, на сладость их поцелуя был кто-то готов променять вод Каусара{15} благодать. Теперь же смешались их прах и кости с песком и камнями на этом погосте.

Красавиц тех щекам завидовали розы и капельки росы роняли с лепестков, как слезы. Сердца при виде этих щек воспламенялись, а родинка семечком кардамона иль каплей влаги небесной в венчике анемона казалась. Стыдливость юности их украшала. Но время жалости не знало, и стали они по приговору судьбы прахом земли.

А очи красавиц, ловившие в сети ресниц великих царей и обращавшие пастырей народов в послушных детей! Они соблазнили Марута и Харута{16} в Вавилоне, им покорялся тот, кто диктовал другим свои законы, — с короной в руке и с вспотевшей от робости головой молил он о милости, как молит о подаянии нищий с сумой. И вот эти очи засыпаны землею могилы, словно и не было у них никогда чарующей силы.

А роскошные волосы цвета воронова крыла, восхищавшие своим блеском сердце и взгляд — рука времени их скосила, а смерть соткала из них саван могильный.

А груди, подобные серебряным шарам, украшенным кусочками коралла, или ледяным холмам, увенчанным зернышками граната, — превратились они по прошествии дней в кормушки для могильных червей.

Сколько берегших от поцелуя щечку
                       от плена могилы щеки не уберегли,
А шеи, под грузом ожерелий клонившиеся,
                       несут на себе всю тяжесть земли.

Среди черепов и костей покоятся и останки могучих царей, многие страны принудивших покориться и пытавшихся со звездами сравниться. Владыки, то милостивые, то жестоко казнившие, судьбы мира пером и мечом вершившие, тела и души подданных поработившие, те, кого поэты как солнце и луну воспевали, сравнялись с теми, кого порабощали, и сегодня великий и малый неотличимы стали.

Для смерти все равны, и нищий и богатый,
               и рвущийся наверх, и потерпевший крах,
И юноша-герой, и девушка-невеста,
               хосрой{17}

в своем дворце, паук в своих сетях.Все в землю лягут, смерть неумолима,
               и самый лучший завершит свой путь в ее когтях.
И каждый катафалк, как тонущий корабль, бросает
               в пучину моря смерти новый прах.

Я погрузился в свои думы и размышления, вспоминал мудрые назидания и поучения, думал о превратностях судьбы и чудесах предопределения, о тайнах и загадках воскресения, как вдруг почувствовал позади себя страшное земли сотрясение, повергшее меня в испуг и в недоумение. Объятый страхом, я обернулся и увидел, как разверзлась одна из могил и из нее вышел человек высокого роста, полный сил, с гордо посаженной головой, благородный и величественный собой. От испуга я чуть не лишился ума, подобно Мусе в день, когда раскололась скала{18}. А когда пришел в себя и страх превозмог, кинулся бежать со всех ног. И услышал, как он меня зовет, и увидел, что он ко мне идет. Я остановился, приказу подчиняясь и зла с его стороны опасаясь. Разговор между нами завязался, в котором турецкий язык с арабским мешался.

Воскресший: Как имя твое, человек, кто ты и что привело тебя сюда?

Я подумал про себя: Уж не один ли это из двух ангелов?{19} Его вопросы из числа тех, что задают они. Господи, помоги мне выдержать испытание и упаси от тяжкого наказания, достаточно того, что я уже испытал. Потом обернулся к нему и сказал.

Иса ибн Хишам: Имя мое Иса ибн Хишам, а по роду занятий я служитель пера. Сюда же пришел, чтобы уроки извлечь из посещения могил, по мне они поучительней проповедей, произносимых с минбаров{20}.

Воскресший: А где ж твои чернильница и тетрадь, муаллим{21} Иса?

Иса ибн Хишам: Я не писец и пишу не счета и бумаги канцелярские, а сочинения для любителей чтения.

Воскресший: Недурно. Так вот, сочинитель, ступай-ка в мой дом да вели, чтобы мне принесли мое платье и привели моего коня Дахмана.

Иса ибн Хишам: Где твой дом, господин? Я не знаю его.