Рассказ лектора

Викторию Викторинис еще меньше, чем других старших преподавателей, трогали страдания несчастного лектора. За двадцать четыре года остракизма по причине не вполне обычных сексуальных пристрастий она пережила слепую ненависть ректоров, деканов и старших коллег, чтобы в конце концов закрепиться на штатной должности в престижном исследовательском университете. Что еще более удивительно, она пережила три или четыре коренных перелома в литературоведении, и все ее книги, от первой — «Ритм и метонимия в „Кристабели“ Кольриджа», до последней — «Дщери ночи: клиторальная гегемония в „Кармилле“ Лефану[5]», по-прежнему переиздавались. В научном мире это почти равнялось бессмертию, и сейчас Нельсон ясно читал в холодном взгляде профессора Викторинис, что за четверть века перед ней прошли десятки, если не сотни таких вот молодых неудачников.

— Спасибо, — промямлил он, запинаясь, — спасибо, что дали мне тут столько проработать.

У него сорвался голос. Больше всего ему хотелось оказаться у себя и дать волю слезам. Может быть, Вита Деон-не, его соседка по кабинету и последняя, кто еще с ним разговаривает, отвлечется от своих мнимых профессиональных страхов и посочувствует. Надо взять себя в руки, прежде чем выходить на людную площадь.

— Не беспокойтесь из-за меня, — повторил он, вставая. — Всего доброго.

Профессор Викторинис тоже встала, и Нельсон нагнулся, чтобы поднять старенький дерматиновый портфель со студенческими работами. Он выпрямился и снова поймал на себе неумолимо-бесстрастный взгляд профессора Викторинис. Нельсон попятился, прижимая портфель к груди. Он был очень высок, гораздо выше большинства студентов, и заведующая базовым отделением казалось рядом с ним совсем крошечной. Однако когда профессор Викторинис протянула руку, Нельсон почувствовал, что доходит ей только до колен и смотрит снизу вверх, как беззащитный ребенок. Тем не менее он коснулся сухой холодной ладони. О пожатии не могло быть и речи; Нельсон давно усвоил, что крепко, «по-мужски», как выразился бы его отец, стискивать руку в научном мире не принято. Здесь обходились легким касанием, лишенным всяких гендерных характеристик.

Через мгновение дверь бесшумно захлопнулась, и Нельсон очутился в коридоре, не помня, как вышел от профессора Викторинис. Ноги подгибались. Он со страхом посмотрел вперед, гадая, доберется ли до лифта. Деканат факультета английской литературы располагался на последнем этаже Харбор-холла; факультетская верхушка видела из своих окон лесистые холмы вокруг Гамильтон-гровз. Младшекурсники казались отсюда муравьями. Еще в бытность свою ассистентом Нельсон ненадолго поднялся аж до пятого этажа, откуда открывался прекрасный вид на площадь, готическую часовую башню Торнфильдской библиотеки и широкое стеклянное «V» подземного книгохранилища. Тогда все секретарши знали его по имени и смеялись, когда он беззлобно подтрунивал над собой; коллеги в очереди к ксероксу приглашали вместе пойти на ленч. В те времена Мортон Вейссман, тогдашний покровитель Нельсона, при каждой встрече брал его руки в свои и возглашал с чувством: «Ну как воевалось сегодня утром, Нельсон?»

Теперь каждый визит на восьмой этаж стоил Нельсону новой порции крови. Секретарши смотрели на него с опаской — не ровен час кинется с ножом, как тот уволенный почтовый работник, приятельская атмосфера копировальной была не про него, ленч он приносил в бумажном пакете и съедал в одиночестве за рабочим столом. Он проплывал по мягкому ковру, как призрак. Коллеги, прежде бывшие с ним на короткой ноге, теперь даже не давали себе труда отвести взгляд. Они просто смотрели сквозь него и легонько ежились, почувствовав на себе незримый шлейф неудачи, словно внезапный озноб.

Нельсон снова сглотнул и двинулся по глубокому ковру. Здесь и прежде каждый шаг давался с усилием, будто идешь по песку на очень большой высоте — стеклянные двери лифтов, казалось, не приближаются, а удаляются. Слышались жужжание ксерокса и низкий отеческий смех за приоткрытой дверью копировальной — кто-то из преподавателей одарил шуткой студента-полставочника. У Нельсона задрожали колени, к щекам прихлынула кровь. Он шел, по щиколотку в глубоком ворсе, и перед дверью копировальной сильнее вжал голову в плечи.

С раскатами театрального смеха в коридор выступил маститый Мортон Вейссман, тот самый, который пригласил Нельсона в университет, поматросил да и бросил. Вейссман был очень высок; некогда красавец мужчина, он походил сейчас на стареющего киноактера, а его сшитый на заказ костюм сидел чуть мешковато. По-прежнему улыбаясь, он поймал на себе беглый взгляд Нельсона. Тот, как кролик, затаил дыхание и глубже ушел в ковер. Однако Вейссман, за весь год не сказавший Нельсону «доброе утро», сложил губы в улыбку и сделал ручкой — Грегори Пек приветствует толпу обожателей, — после чего прошествовал к кабинету.