Рассказ небесного матроса

— Я собирался с тобой попрощаться перед уходом.

— Ты с первого дня знакомства только и думаешь, как бы со мной распрощаться. Так ты что, всерьез?

— Всерьез, — признался я.

Взгляд темных настороженных глаз скользнул по мне.

— Ну еще бы, на фабрике тебя ждет большой успех!

— Таси, а что мне еще остается? На причалах для меня работы нет. Пока я живу дома, я обременяю мать расходами на мое содержание, и, сколько бы я ни трудился, ее доход не увеличится ни на единого постояльца. Ей выгоднее, если я освобожу комнату и она сможет ее сдать.

— Уилл Кили, ты дурак. Какое будущее у рабочего на фабрике? Продвижения не предвидится. У каждого владельца по пять сыновей — если освобождается место начальника, его найдется кому занять. И кроме того, они скупают все жилье в часе ходьбы от фабрики. Тебе придется одалживать семейные деньги, чтобы откупить у них дом. Ты будешь вкалывать годами, месяцами не попробуешь мяса, не разогнешь спины от темна до темна, станешь копить гроши в пыли под кроватью, и не надейся, что когда-нибудь накопишь столько, чтоб найти себе достойную жену. Потом хозяин объявит, что на его товар больше нет спроса, и выставит всех на улицу. Работы поблизости будет не найти, и вам придется продавать свои дома. И даже по дешевке их никто не возьмет, кроме того же хозяина фабрики. А тот купит по бросовой цене, чтобы через полгода нанять новых дурней, которые потратят свои жалкие сбережения на потерянный тобой дом.

— Таси…

— О, я так и вижу радостную толпу, встречающую тебя через пяток лет, когда ты вернешься в порт. «Глядите, — кричат все, — вот знаменитый фабричный подмастерье! Полюбуйтесь, как сверкают его серебряные пуговицы. А что за карета у него — на такой шестерке не случалось выезжать и генералу Вашингтону! Как милостиво он улыбается. На свое золото он мог бы скупить половину Нью-Йорка, но богатство ничуть не испортило его. Всякая девушка рада будет за него выйти. Сразу видно, что он отличный танцор. Они станут вышивать его профиль на кружевных накидках и класть их под подушку, засыпая. Как они вздыхают…»

Так, за обычной перепалкой, мы пропустили речь Биддла. Ее окончание было отмечено полупьяными рукоплесканиями и неуверенными смешками. Как ни странно, она, кажется, не столько польстила британцам-воздухоплавателям, сколько изумила их.

За верхним столом пожимали плечами и перешептывались — никто, видно, не готов был выступить с ответной речью. Наконец поднялся долговязый хрупкий мужчина. Старомодный напудренный парик придавал ему комичный вид, тем более что явно был одолжен у кого-то и то и дело съезжал набок.

Неловко хихикнув, оратор начал:

— Ну, я благодарю почтенного хозяина за весьма, э, необычную — черт меня возьми, прямо скажу: неслыханную речь. Две великие нации, надо же! Ну что ж, может, когда-нибудь… Но я надеюсь, что нет. Пожалуй, точнее было сказать — фантастичная речь. Я ограничусь простым изложением истории нашего перелета…

Он продолжал говорить, и если американцы потрясли британцев своей речью, то в ответ они услышали куда более ошеломляющее выступление.

Он начал с похвального слова Тобиасу Уитпэйну, всемирно известному гению, вклад которого в успех первого трансатлантического перелета сравним лишь с провидческим даром королевы Титании, выделившей средства на постройку и снаряжение воздушного корабля. «Изабелла, — заявил оратор, — уступила ей свой небесный трон музы первопроходцев и ученых».

— Уитпэйн? — недоуменно повторял я. — Королева Титания?

— С чем это ты забавляешься? — прошипела у меня над ухом Таси.

Я виновато оглянулся, но она смотрела не на меня, а на Сократа, так и оставшегося стоять рядом.

— Мэм? — с самым невинным видом отозвался тот и сунул что-то мне в руку. Я привычно, не раздумывая, спрятал это «что-то» в карман.

— Покажи, что у тебя в руках, — потребовала Таси и продолжила: — Ты почему бездельничаешь? Марш работать.

Она выпроводила Сократа и сама отправилась присмотреть за ним. Я дождался, пока оба скроются из виду, и тогда выудил из кармана игрушку.

Это было маленькое зеркальце в дешевой причудливой рамке: в таких зеркальцах цыганки-гадалки высматривают будущее, предсказывая любовь, здоровье и чертову дюжину детишек легковерным девицам. Я тоже заглянул в него.

Я увидел себя.

Я видел себя стоящим на площади перед огромным ступенчатым зиккуратом в центре Никнотецпокоатля. Наша команда, само собой, прозвала эту огромную столицу, с населением, вдвое превосходящим население Лондона, — «Гоголь-моголь». Добрый старый Фуззлтон устроился на складной табуретке, делал зарисовки и болтал, а я держал над ним украшенный бахромой зонт от солнца. Он, тощий и жеманный, выглядел поистине смехотворно, но какой это был тонкий ум!

Мы много разговаривали. Новое назначение поставило меня в странное положение — я был одновременно и учеником его, и наставником, денщиком, конфидентом и — в будущем — преемником.