Рассказ о брате

— Не передергивай, Поппи. Ты же знаешь, я ничего не прошу. Беру, что ты мне даешь, а в ответ даю все, что могу дать сам.

— А что, многие мужчины хотели бы так устроиться.

— Несомненно. Думаешь, я не понимаю, как мне повезло? — Он поставил стакан, подошел, сел на поручень кресла, обнял ее и уткнулся носом в щеку. — Поппи, ну почему все не может остаться по — прежнему? Зачем все эти разговоры?

Она молчала, не отвечая на ласку. Он отодвинулся, немного погодя спросил:

— Почему ты не хочешь выйти замуж?

— Ты же знаешь, я не могу иметь детей. Поэтому нам с тобой и нечего бояться.

— Но дети — это ж не все. Господи, найти какого‑нибудь хорошо обеспеченного вдовца, у которого дети уже выросли, и для него б началась совершенно новая жизнь.

— Сладенькая Поппи — находка для старичка.

— Да нет, я совсем не то хочу сказать. У тебя впереди целая жизнь. Ты ж не хочешь провести ее в одиночестве. А если б я предложил тебе выйти за меня замуж, ты б согласилась?

— Нет. Нет. Даже если б и могла. А я не могу. Есть кое — какие обстоятельства. Раньше не говорила тебе: я замужем.

— Ты, однако, не очень‑то распространялась о своем браке.

Она молча подошла к камину и вытащила из‑за часов конверт. Потом подала ему. Он отставил стакан в сторону, вытащил из конверта линованный листок бумаги, выдранный из дешевого блокнота. У него слегка дрожали руки.

«Дорогая Поппи! Ты, наверно, удивишься, получив мое письмо. Может, считаешь, я уж помер, но я, как видишь, жив и здоров, хотя, конечно, уже не тот, что раньше. Брат Генри дал мне твой адрес, говорит, видал тебя, когда приезжал в ваши места года три назад. Я слыхал, ты теперь сдаешь комнаты, у тебя, наверно, все выходит как надо. Ты всегда была хорошая хозяйка, хоть я этого и не ценил. Как мы расстались, я много ездил по стране. И еще должен сознаться, два года живу на содержании нашего правительства в одном заведении. Я в Лондоне связался с дурной компанией, мы залезли в склад, ну и кто‑то там пристукнул сторожа. Я получил три года за грабеж, но по причине моего хорошего поведения меня в следующем месяце освобождают досрочно. Генри пишет, что ничуть не удивится, если ты не захочешь меня видеть, и что вообще понять не может, почему ты со мной не развелась по причине моего отсутствия. Да и я бы тоже не стал тебя ругать за это, но я знаю, ты добрая, и я помню все хорошее, что было между нами. Как только выйду на волю, приеду повидать тебя. Мне больше ехать некуда, и я устал от прежней жизни. Я мечтаю только об одном: может, ты согласишься меня принять, и мы попробуем начать все сначала, ну а если ты меня выгонишь, я тебя винить не стану.

С нетерпением жду встречи с тобой после нашей долгой разлуки.

Твой преданный муж Алфред Суолоу».

На конверте не было обратного адреса, но стоял лондонский штемпель.

— Что скажешь? — спросила Поппи.

— Писал или человек раскаявшийся, или же очень опытный лгун.

— Теперь‑то раскаивается. Небось какую ночь плачет кровавыми слезами, вспоминая, сколько причинил мне зла.

У нее бегали глаза. Никогда раньше не видел он такого. Немного погодя она сказала:

— Ты расстроен?

— Поппи! О чем ты говоришь! — В горле застрял комок.

— Ты же сам считал, что рано или поздно все должно кончиться. Но ты хотел уйти первым. Уйти и не вернуться. Он не оставил адреса — так что и написать некуда, чтоб не приезжал.

Уилф вложил письмо в конверт, сунул обратно за часы.

— Как это все получилось? Если ты хочешь говорить, конечно.