Будильник оскорбился. Лучше бы я его не трогал в тот памятный апрельский вечер. Жить ему у меня несладко, вечно я ворчу и придираюсь, вечно приходится выслушивать насмешки над его прежней жизнью как ни старайся, мне не угодить, а теперь еще вдобавок жди в любую минуту, что тебя побьют. Нет, жизнь, у него же мед, да будет мне известно. Сколько раз он мечтал вновь оказаться обшарпанным и ободранным, но свободным и ни от кого не зависимым.
– Прекрасно, – сказал я. – Ступай.
Будильник заколебался. Неужели я все забыл? Неужели я не помню, как нам бывало хорошо? A рано вставать мне больше не нужно? Ему уже не надо будить меня, как раньше?
На следующий день я был в таком бешенстве, что. без конца давал ему затрещины. Раз он такой подлец, что свинским образом не будит меня, пусть пеняет на себя. Будильник держался мужественно, но вдруг перестал звонить и остановился. Сколько, я его ни тряс, ничего не помогало. Что-то в нем, правда, слегка поскрипывало, но стрелки не двигались.
– Притворщик! – заорал я и швырнул его в угол. Я думал, что стекло разлетится вдребезги, но не тут-то, было: будильник был тертый калач и не такое видывал. К прежним трещинкам прибавилась новая, а больше ему ничего не сделалось. Подняв его с пола, я стоял с ним в руке, дрожа от бешенства, когда раздался стук и в. дверь просунулась голова жены домохозяина…
– Почему такой ужасный грохот? – спросила она. – Что у вас здесь происходит?
– Ничего особенного, – ответил я в замешательстве и положил будильник на стол.
– Так в чем же все-таки дело?
– А вас это касается? – ответил я вопросом на вопрос.
– Конечно, касается, если весь дом ходуном ходит. Я хмыкнул и стал надевать пальто.
– Чего еще от вас ждать, хе-хе. С тех пор как вы сюда переехали, покоя не стало, – оказала жена хозяина. – Хороша нынче молодежь, хороши нынче жильцы, ничего не скажешь! Господи ты мой боже!
Удаляясь, она выразила надежду, что больше ей не придется жаловаться на шум.
Я вновь попытался оживить будильник, а когда из этой затеи ничего не вышло, отправился с ним на берег моря. Дойдя до остатков свалки, обнаруженной мною весной, я огляделся. Вдалеке два парнишки соревновались, кто дальше бросит камень, и были настолько поглощены этим занятием, что ничего не замечали. Я мог спокойно и неторопливо рассмотреть будильник перед разлукой. Никогда еще он не казался мне таким красивым и привлекательным, как в этот миг. Голубая краска сверкала ж переливалась на солнце, а звонок, несомненно, был лучше всех других звонков на свете. Было в нем что-то особое, таинственное.
– Вот так, – сказал я. – Здесь мы впервые встретились, здесь мы ж расстанемся. Спасибо тебе за нашу совместную жизнь и за все то хорошее, что было, – плохое я постараюсь забыть. Я всегда буду с теплотой думать о тебе, можешь не сомневаться.
Говорить мне было трудно, казалось, я так и не сумею произнести эти слова; в глубине души я надеялся, что будильник вновь примется тикать и предлагать мир. Но он не издал ни звука, и я бережно уложил его между двумя камнями, туда, где он лежал при нашей встрече весной.
– Прощай, – сказал я. – Прощай.
Я приподнял шляпу и, взволнованный, зашагал прочь. Я твердо решил не оглядываться, боясь потерять самообладание. И я не оглянулся.
5
Ты, несомненно, думаешь, что на этом мой рассказ о будильнике закончен. Ошибаешься. Мне остается рассказать еще немного, и, если я опубликую этот рассказ, тебе, возможно, будет интересно узнать, что случилось потом. В день нашей разлуки я был вне себя от горя и поздним вечером отправился на берег навестить будильник. Для меня была невыносимой мысль о том, что он лежит там, одинокий и брошенный. Я решил взять его и держать дома – все равно, показывает он время или нет. Его присутствие стало для меня необходимым. Но когда мне оставалось только протянуть руку и поднять его, оказалось, что будильника между камнями нет. Я обыскал все вокруг, но он исчез, исчез бесследно.
Потянулись длинные, тоскливые дни. Мне не сиделось дома, я бродил по улицам, а по ночам мучился бессонницей. Работа двигалась плохо, будильник никак не выходил у меня из головы. Я много бы отдал за то, чтобы снова услышать его тиканье, снова услышать его звон, снова увидеть, как его стрелки медленно переползают от одной цифры к другой. Денно и нощно я терзался угрызениями совести: я вел себя с ним как последний мерзавец, поносил его, бил, кидал в угол. И вот он пропал для меня навсегда, потерян безвозвратно.
Я отправился к часовщику в надежде подыскать себе будильник, похожий на мой старый, но там не оказалось ничего подходящего. Все будильники были какие-то заурядные, какие-то благополучные. Ни один из них не побывал в переделках и передрягах, ни на одном из них не было ни царапины, ни у одного не было такого замечательного звонка, как у моего старого будильника. Мною овладело чувство одиночества и тоски; срок векселей истекал, пора было платить за комнату.
– Где же денежки, приятель? – спрашивали люди. Мне нечего было им сказать.