Рассказ о любви

Александр Ремез Рассказ о любви

О любви. Это будет рассказ о любви. Посмотрим, что получится. Что выйдет, посмотрим.

Ученик 9 «б» класса Калашников славился на всю школу.

Школа эта шла впереди по успеваемости в районе, догоняла кого-то по сбору макулатуры и обгоняла по металлолому. Многие другие школы могли лишь позавидовать ее высоким спортивным достижениям. Четкая работа кружков не знала себе равных.

Но существовал девятиклассник Калашников.

Фамилия Калашникова выскакивала на каждом педсовете и очередном родительском собрании.

Калашникова ругали часто. Но он не обижался. На это у него не хватило бы серьезности — обидеться. Он был страшно несерьезный ученик.

Ругали его так часто, что похвалить уже времени не хватало. А похвалить было за что. За довольно тесным частоколом двоек по алгебре проглядывали пятерки за сочинения по литературе.

Почему-то, традиция такая, что ли, — если ученик получает четверки и пятерки по математике, и тройки — по истории, литературе — это ученик хороший. Если наоборот — плохой. Пиши пропало!

Но что это, — спросят меня, — все про Калашникова да про Калашникова. А про любовь где?

Про любовь же договорились. Все правильно. Про любовь.

Однажды Калашников вернулся из школы домой.

Снял пальто и прошел в комнату. И тут залился голосистый телефон. Телефон был совсем новенький. Его недавно поставили. Звонки у него были громкие и радостные.

Калашникову звонили очень редко. Он даже подумал — кто бы это мог быть?

Снял трубку и сказал:

— Алло!

Но он ничего не услышал. Телефон молчал.

— Алло! — повторил Калашников громче.

На кухне, шипя, что-то жарилось, и Калашникову показалось, что из-за этого он ничего не слышал.

— Да, я слушаю, — почти крикнул он.

И тут же в ответ запрыгали в трубке коротенькие быстрые гудочки. Калашников пожал плечами и положил трубку.

Опять не то, — слышу я чей-то голос. — Любовь где, где же любовь? Куда запрятали?

Любовь? Любовь-то уже и началась.

Калашников был влюблен.

По нему, конечно, это не было заметно, на лбу не написано. Не томился он, не чиркал записок, никого не провожал и ни с кем из девочек не заговаривал.

И не то чтобы он был стеснительный, нет. Просто Калашников был влюблен по-своему. И влюбленность свою внешне никак не выказывал. Не вздыхал. И на улучшении успеваемости влюбленность не сказалась.

Нет, Таня Поташова не считалась первой красавицей. Да, она заметно проигрывала Алле Виноградовой или, скажем, Люде Голубицкой. Вот Алле и Люде записки писали, домой их провожали, кто-то с кем-то даже целовался.

Калашников, один-единственный во всем классе, любил Таню Поташову. Он один-единственный знал, что Таня — очень красивая.

И — в отличие от Виноградовой и Голубицкой, неистовых модниц, носивших самые узкие и короткие юбки и самые широкие и длинные пальто в классе, Таня одевалась самым нормальным образом.

Но Калашников ее все равно заметил.

Он влюбился в нее на экзамене по геометрии за 8-й класс. Калашников стоял у доски и, сильно путаясь в перпендикулярах и параллельных прямых решал свою задачу. А у другой доски Таня доказывала свою теорему. О, это была чудная теорема.

Калашников знал, что теорему эту очень давно доказал один умный человек, по фамилии Пифагор. Но тогда он забыл об этом. Тогда Пифагор не существовал для Калашникова.

Теорему доказывала Таня. И он смотрел, как она доказывала старую теорему о странных отношениях катетов и гипотенузы. Ему бы свою задачу решать, а он смотрел.

Она доказала. А он почувствовал, что влюбился.

И решил задачу. Непонятно почему. На четверку.

Такова была история любви Калашникова. Вернее, ее начало. И вот однажды снова в его квартире раздался звонок и снова молчала снятая телефонная трубка.

— Алло! — несколько раз повторил Калашников. — Алло! Алло!

Но никто не отозвался.

И сердитые маленькие гудочки опять запульсировали в трубке. Калашников и на этот звонок не обратил внимания. А затем…

Затем звонить начали каждый день. Иногда по два раза. И Калашников очень скоро привык к этим звонкам и молчаливому собеседнику по ту сторону провода.

Калашников решил для себя, что звонит Таня Поташова.

«А почему и в самом деле не она? — думал он. — Кому же еще звонить и вот так молчать? Она же ведь не знает, что я ее люблю. Вот и молчит».

Иногда ему приходила в голову смелая мысль. Ему хотелось крикнуть в пластмассовую решетку: «Таня, это ты?»

А в школе спросить у Тани было попросту немыслимо. Ну, как про это спросить?

Но когда Калашников поворачивался на своей парте во время рассказа учителя о необыкновенных свойствах солей азотной кислоты, он ловил Танин взгляд, направленный прямо на него. На него, а не на портрет старика Менделеева на стене.

Их взгляды встречались. И Калашников отворачивался.

— Если звонит она, — рассуждал он, — значит, она меня любит. Уж там не знаю, за что и почему. Ну, а раз так, она должна знать, что я тоже, тоже! Нужно ей позвонить.

Но Калашников не знал Таниного телефона. А спросить не решался.

Оставалось одно.

Великое дело — классный журнал. Он содержит в себе массу полезных сведений.