Рассказ о любви

Клюева Варвара Рассказ о любви

Кузя позвонил, когда я медитировала над перечнем добрых дел, которые мне предстояло совершить в ближайшие недели. Чувствовала я себя примерно так, как чувствовал бы себя Геракл, которому царь Эврисфей передал список из двенадцати пунктов (чистка Авгиевых конюшен, визит к Минотавру, сражение с Медузой Горгоной и т.д.) вместе с уведомлением, что на все про все у сына Алкмены примерно месяц. С той только разницей, что Геракл имел бы полное право пойти к царю и покрутить пальцем у виска, а мне пришлось бы исполнять это экспрессивное упражнение перед зеркалом. Ибо на все свои подвиги я подписалась совершенно добровольно, лишь бы отвязаться от родных, друзей и знакомых, звонивших мне с разными просьбами в течение последних четырех месяцев, когда я пребывала в полнейшей запарке. Не имея возможности не то что удовлетворить просителей, а даже уделить пристойное время разговору с ними, я избавлялась от чувства вины, раздавая обещания. А теперь пришло время эти обещания исполнять. Вот я и медитировала над списком, размышляя, нет ли возможности хоть немного его сократить. Именно тогда и позвонил мой университетский приятель Миша Кузякин по прозвищу Кузя.

– Варвара, мне нужна твоя помощь, – сообщил он, обойдясь без церемоний вроде пожелания здравствовать и вопросов о состоянии моих дел. – Можно я к тебе сейчас подъеду?

– Валяй! – разрешила я. И не без облегчения засунула ежедневник в стол. Подумаю завтра, а сегодня у меня форс-мажор.

В универе мы с Кузякиным не были друзьями, просто вращались в одной компании. Но с тех пор много воды утекло, и наши отношения потеплели. Дело в том, что мы с ним остались последними холостяками в тусовке. И частенько выручали друг друга, когда одному из нас требовались эскортные услуги лица противоположного пола. Что весьма способствует сближению. Правда, последние полгода мы не виделись. Мне было не до светских мероприятий, как, видимо, и ему.

Он приехал через полчаса. Чмокнул меня в щечку, и вручил позвякивающий рамсторовский пакет, в котором обнаружилась бутылка "Русского стандарта" и полдюжины баночек с закусками. Все это Кузякин проделал с небывало мрачным видом, я даже струхнула. Кузя по сути своей существо исключительно беззаботное и безответственное. Насколько я себе представляю, повергнуть его в мрачное состояние может только катастрофа. Вроде кончины близких или смертельной болезни.

Не на шутку встревоженная, я едва не рассмеялась от облегчения, когда Кузя, хлопнув стопку водки, признался на выдохе:

– Я влюбился.

– Так в чем трагедия? Последние двадцать лет этот недуг приключается с тобой примерно раз в полгода. И примерно в половине случаев – без взаимности.

– Это – другое. Настоящее. Я жениться хочу.

Мне стоило большого труда не присвистнуть. Жениться? Кузя? Невероятно! Дело даже не в том, что он категорически не способен долго удерживать внимание на одном предмете. Кузя – принципиальный противник брака. Когда-то я всерьез подумывала собрать для книжки отговорки и афоризмы, которые сыпались из него с волшебной легкостью всякий раз, когда кто-нибудь из родных или друзей склонял его к супружеской жизни. Типа "я пришел в этот мир не для того, чтобы обременить своих несчастных потомков гордой фамилией Кузякин", "браки заключаются на небесах – для того, чтобы в раю не переводились мученики", "если ты влюбился и не знаешь, что с этим делать, – женись", "любовь как соловей – в неволе не живет".

Я попыталась придать физиономии равнодушное выражение, но, наверное, не вполне успешно, потому что Кузя, покосившись на меня, буркнул:

– Ладно, можешь смеяться, если так уж хочется. – Он опрокинул вторую стопку и вдруг разразился оправдательной речью: – Я помню, что говорил по поводу брака. Но это от невежества. Я просто ничего не понимал. Думал, что знаю о жизни все, а на самом деле имел о ней не больше представления, чем имеет о море цирковой тюлень, родившийся в клетке. Я ползал на ластах, отбивал носом мячи на потеху публике, купался в корыте и думал, что так и нужно. Что я для этого рожден. А теперь очутился в море. И все изменилось. Я сам изменился. Был неуклюжим веселым уродцем, исполняющим нелепые трюки, а стал могучим зверем – ловким, быстрым, сильным. Оказалось, что любовь – это не удовольствие от купания в корыте, а стихия, в которой только и может раскрыться моя сущность, мои лучшие качества, мое "я". И брак – возможность быть с любимой, делить с ней горе и радость – это настоящая, подлинная свобода, а вовсе не силки с кандалами!

Я слушала Кузю, оторопев. Да полно, Кузя ли это? Что общего имеет этот пламенный оратор с легкомысленным болтуном и фигляром, которого я знала уже больше четверти века? М-да, похоже, любовь – и впрямь страшная сила…

– Все это замечательно, – сказала я осторожно, когда новый Цицерон прервался, чтобы налить нам очередную дозу. – Но возникает вопрос: какую помощь могучему ловкому быстрому зверю может оказать неуклюжая обитательница пресноводной лужи?