Рассказ о непокое

И опять-таки — нет. Я бы и по специальному заказу не мог подобрать пример, когда бы писатель, пребывая в тылу, отправил "в тыл" и свою музу. Работал ли писатель в тыловых газетах, на радиостанциях или в театрах и киностудиях, или выполнял какие-нибудь другие обязанности на партийном, государственном либо общественном посту, — он на протяжении всех лет войны не оставлял и творчества, используя все возможные каналы для публикации своих произведений.

Полистаем странички биографических справочников: за четыре года войны не умолкла лира ни одного из тогдашних украинских советских писателей. Нет, неверна эта древняя присказка о пушках и музах — наоборот: когда пушки гремят, музы берутся подносить снаряды. Артиллерия, говорят, бог войны, вот и музы в дни войны становятся богинями. В годы войны украинская литература выдержала самое тяжелое испытание, и украинские литераторы в тот грозный час сдали экзамен перед историей.

Так было двадцать лет спустя.

Рыльский

Мы познакомились в середине двадцатых годов в поезде Харьков — Киев. Случилось так, что мы оказались в одном купе бесплацкартного вагона. Мы с Вишней ехали в Киев — не припомню уже по каким, по по разным делам, потому-то и встретились лишь на перроне вокзала. А заняв места, увидели Зерова с усатым молодым человеком. Зеров возвращался в Киев, то ли с одного из частых тогда литературных диспутов, то ли после разрешения каких-то педагогических дел в Наркомпросе. Вишня познакомил меня с Зеровым, а Зеров рекомендовал своего молодого спутника. — Максим Рыльский, — назвал он.

Молодой человек с усами, Максим Рыльский, пожал нам руки и молча уселся в углу.

Что греха таить: для закрепления знакомства Павло Михайлович достал из чемодана бутылочку, Зеров из портфеля — колбасу, и мы выпили по очереди из одной посудинки. Из одной — не для выполнения казацкого ритуала знакомства, а потому что второй не было: дорожная серебряная чарочка нашлась, конечно, в кармане Павла Михайловича.

После первой же чарки Микола Костевич Зеров начал читать стихи: свои и других поэтов. "Античность" его стихов меня не пугала, другие поэты были и французы и немцы, а из украинских он читал, на удивление, не своих неоклассиков, а как раз наших, пролетарских, гартовцев — Тычину, Йогансена: он ими восхищался.

И тогда — должно быть после второй чарки, под перестук колес и ритмическое покачивание рессор вагона третьего класса — я услышал впервые и стихи Максима Рыльского из его уст: читать его попросил Зеров.

Рыльский прочитал "Поете! Будь собі суддею…"

Разумеется, я не запомнил тогда этих строк, но они произвели на меня незабываемое впечатление, и сейчас я разыскал их в одном из томов поэтических произведений Максима. Потому что при моих, пускай и ограниченных только гимназическим курсом, познаниях в классиках и неоклассицизме и особенно при Филиппинах, которые в то время часто обрушивались на "неоклассиков", я никак не мог понять, где тут в стихотворении Рыльского неоклассицизм и в чем его зловредность по отношению к творческим поискам революционной поэзии.

Вот это стихотворение:

Поете! Будь собі суддею,
І в ночі тьма і самоти
Спинись над власною душею,
І певний суд вчини над нею,
І осуди, и не прости.

Устануть свідки темноокі,

Зо дна поблідлої душі,—
І скажеш їй: у світ широким
Іди, не знаючи про спокій,
І, согрішивши, не гріши.

Это стихотворение, да и другие, которые еще читал тогда Рыльский (не припомню уже, какие именно), которые, по свидетельству литературных авторитетов, должны были быть непонятными, были мне понятны абсолютно и абсолютно ничего идейно чуждого, да и оторванного от жизни я в них так и не увидел. И моя предубежденность против неоклассиков… несколько поколебалась.

Поезд уходил из Харькова вечером, прибывал в Киев утром, и мы проговорили без сна целую ночь. О поэзии ли говорили и литературе вообще? Может быть, кой о чем, не очень существенном, потому что в памяти у меня это не сохранилось. Но хорошо запомнилось — говорили об охоте и рыбной ловле. Вишня, и Зеров, и Рыльский, влюбленные в природу, были завзятыми охотниками — во всяком случае Вишня и Рыльский, про Зерова точно не скажу. Я тоже не раз ходил на уток и куропаток, и только недавно Йогансен убедил меня приобрести себе ружье "Зауэр три кольца".

Так произошло мое знакомство с Максимом Фаддеевичем.