Рассказ о непокое

Стихи были предрянные, но "книжка" — литературный факт. Так и стал Антон Васильевич одним из членов-основателей "Всеукраїнської спілки пролетарських письменників", и за все годы своего пребывания в ВУСППе, до самого дня ликвидации, ни одной стихотворной строч-ки больше не написал. Впрочем, таких, как он, и в ВУСППе, и в других литературных организациях того времени, не исключая и "Вапліте", а особенно в "Плуге", было до черта.

По в историю украинской литературы Антон Дикий вошел, собственно, не как литератор, а как "заведующий советской властью"… Таково было его прозвище.

И возникло оно вот как.

На литературном горизонте Дикий появился в роли служащего ДВУ (Державного видавництва України). Кабинет ого находился сразу у входа — под парадной лестницей на второй этаж, в бывшей швейцарской, и на дверях висела табличка:

"Заведатель отдела кадров издательства".

В те годы вместо "заведующий" ввели слово "заведатель". Но люди не хотели привыкать к новому термину, и слово "заведатель" сразу кто-то зачеркнул и надписал "заведующий". А Валериан Полищук — любитель шуток — тут же и дописал: "советской властью".

Так оно и пошло. Дикий снимал табличку и вывешивал новую. Но немедленно тот же Полищук или кто-нибудь другой надписывал свое "заведующий советской властью", пока Дикий и вовсе не перестал вывешивать табличку. Табличка исчезла, а прозвище так и осталось, как припаянное к Антону. Потому что, надо сказать, Дикий и вел себя соответственно: то и дело принимал "таинственный вид", когда речь заходила о политических делах; во время разговора с вами брал телефонную трубку и просил телефонистку (тогда еще не было автоматического телефона) соединить с хорошо известным номером коммутатора, а не то и просто многозначительно намекал, что у него "большие связи"… там!

Вскоре его погнали из отдела кадров издательства. И стал после этого Дикий — "диким", то есть "свободным художником". Он постоянно вертелся в литературных кругах, был со всеми запанибрата, и ни одно литературное событие не проходило без участия или "вне поля зрения" Дикого.

Но должен сказать, что относились к Антону Дикому — причем литераторы всех, даже антагонистических литературных организаций — совсем неплохо. Потому что были у Антона Васильевича черты, которые привлекали к нему людей.

Во-первых, он был на диво жизнерадостен и весел, умел рассмешить даже абсолютных мизантропов. Такова была его натура. Человек совершенно некультурный, без какого бы то ни было образования после церковноприходской школы, почти неграмотный — он и "стихи" свои писал с ошибками в каждом слове, — он был одарен от природы сильно развитым чувством юмора и едким остроумием. Помогала этому его удивительная память: он знал с детства тысячи песен и бесчисленное множество народных пословиц и поговорок.

Во-вторых, был Антон Дикий кладезем удивительных приключений и по поводу любого события в жизни мог рассказать десять аналогичных историй, еще более ярких и потрясающих. Выдумка, фантазия — то была стихия Дикого, и вранье его было необыкновенно увлекательно. А врал он везде и всюду виртуозно. Не врать он вообще не мог. И даже если б и сказал когда-нибудь правду, то ему никто все равно не поверил бы. Но его враки, выдумки, фантазии выглядели всегда необычайно правдоподобными, достоверными — им очень хотелось верить.

Понятное дело, что был Дикий и великолепным рассказчиком. Разве что один Сашко Довженко мог конкурировать с ним. Рассказывал Дикий так, что не раз, бывало, ответственное заседание вдруг прерывалось из-за того, что Дикий, взяв слово для выступления, начинал что-нибудь рассказывать, и все слушали его вранье, развесив уши.

Дикий, очевидно, все-таки был "писателем", но писателем чудного, неписьменного — устного жанра. Если б все его истории записать, получился бы изрядный том интереснейших рассказов.

Когда — уже после периода литературного многогруппья, после ликвидации всех антагонистических литературных организаций и создания Союза писателей и после переезда столицы в Киев — я остался руководителем харьковской организации писателей, меня стало беспокоить, что Дикий, после своего первого сборника стишков, больше ничего и не написал. Я стал уговаривать Дикого записать хотя бы часть его историй, чтоб, мол, продолжить литературное существование, грозил даже тем, что придется вычистить его из Союза как балласт. В ответ Дикий стал плакаться, что… у него болит рука (показывал даже место у запястья, где засела пуля со времен гражданской войны) и писать он не может. Я предложил ему попробовать диктовать, хотя абсолютно не верил в то, что писать он не в состоянии, потому что своей простреленной рукой Антон Васильевич умел не только поднимать рюмку, но и прекрасно колол дрова. Дикий пообещал, что и в самом деле надиктует несколько рассказов на "сборничек". Но через несколько месяцев, когда я снова поинтересовался результатами его работы, оказалось, что он так и не удосужился заняться диктовкой.

Тогда я рассердился, вызвал стенографистку и сказал Дикому:

— Ну, рассказывай!..