Рассказ о непокое (Страницы воспоминаний об украинской литературной жизни (минувших лет))

И вот, подойдя к этим озерам, — до прошлого года еще совершенно пустынным, в диких берегах, — Константин Георгиевич увидел, что берега густо населены людьми. Десятки рыболовов неподвижно сидели над удочками, завороженно вглядываясь в мертвые воды. Константин Георгиевич удивился.

— Клюет? — спросил он, ожидая услышать отрицательный ответ.

— Тсс! Катитесь и не мешайте!..

И рыболовы продолжали сидеть, зачарованно глядя в мертвую воду.

Элементарная порядочность заставила Константина Георгиевича сказать рыбакам:

— Люди добрые, да не тратьте вы тут время: здесь нет ни одного рыбьего хвоста, даже пескарика…

После своего доброжелательного, из лучших побуждений, акта Паустовский едва ноги унес с этих берегов. Рыболовы прямо затюкали его: как так рыбы нет? Да тут рыбы гибель! Сам Паустовский написал!..

— Да не писал этого Паустовский, совсем наоборот: написал, что рыбы тут, как ни странно, нету!

— Эге! Да ты, брат, видно, новичок в этом деле! Раз написано, что рыбы тут нет, это как раз и значит, что тут её — завались! Паустовский для себя хочет это место сберечь.

Когда же позднее Константин Георгиевич сам рассказывал мне этот эпизод — красочно и вдохновенно преображенный, то закончил, разведя руками:

— Знаете, что самое интересное и даже обидное? Рыбаки вернулись с того озера действительно с отличным уловом.

Впрочем, в Плютах дело обстояло иначе. Константин Георгиевич каждый раз возвращался с добрым уловом. Он ловил исключительно окуней, всегда на одном месте в течение трех или четырех месяцев. Это место — на том берегу русла Старика, в гирле узенькой протоки к луговому озеру, и до сих пор сохранило название "место Паустовского", и каждый год, день за днем, вот уже пятнадцать лет, там неизменно стоит чей-нибудь челнок и сидит человек с удочкой в руках.

В рыболовстве Константин Георгиевич, как и в любом деле, за которое брался, не признавал дилетантства и отдавался этому увлечению целиком.

Ежедневно, встав до рассвета, выпив наскоро кружку молока и прихватив бутерброд, Константин Георгиевич с первым лучом солнца садился в лодку, пересекал русло, чуть шевеля веслами, огибал широкую отмель против нашего дома на правом берегу и скрывался в своей протоке. В течение всего дня — в жару и в дождь (за исключением дней, когда дул северный ветер, при котором рыба "не берет") — с нашего высокого берега можно было видеть фигуру Константина Георгиевича, окутанную легким дымком.

Дымок клубился не столько от папирос, которых в то время Константин Георгиевич выкуривал без числа, сколько из "кадила" — жестянки с тлеющей травой, чтоб отгонять докучных комаров. Под вечер, на заходе солнца (потому что ночной рыбы — сомов — Константин Георгиевич не ловил), Паустовский появлялся из-за отмели, что есть силы выгребая против течения. Он входил в дом, весь пропахший дымом и рыбой, загорелый от солнца и ветра, усталый после гребли против сильного днепровского течения, но счастливый и веселый: была рыба, было и до черта философских раздумий — в тишине, над плавным течением вод — и новых творческих замыслов. Казалось, что, просидев весь день за удочкой, он успел побывать во всех концах земли или перечитать кипы интересных книг и поспорить с толпой оппонентов. Рыбу, свой улов, Константин Георгиевич обычно забывал на кукане — еще там, под лозовым кустом, или на берегу в лодке. Рыбы, как и все серьезные рыболовы, Константин Георгиевич в пищу не употреблял.

Не знаю, что именно в рыбной ловле Константина Георгиевича повлияло сильнее всего на мою психику, но как-то я тайком взял его удочку и забросил ее. И вот уже который год… словом — "добиваю" уже третью лодку.

В вечерних беседах после рыбалки принимал обычно участие и наш хозяин дед Микола — так красочно изображенный Константином Георгиевичем в его рыбацких записях. Дед Микола был рыбак знаменитый, известный на всех днепровских берегах ниже Киева, от Жукова острова до Злодиевки и Триполья. Он разбирался во всех мыслимых и немыслимых тонкостях рыболовного ремесла, знал досконально нравы рыб всех днепровских пород, ему были известны все места, где и какой породи рыба ловилась лучше всего и на какую именно наживку. По поводу этих деликатных материй между дедом Миколой и Константином Георгиевичем происходили постоянные дискуссии. Очерк о себе, напечатанный Константином Георгиевичем в газете, дед Микола вырезал и положил за божницу и вынимал лишь для того, чтоб за чаркой похвастаться дружбой со вторым, после него, разумеется, знатоком рыболовного дела, да и самому покрасоваться перед людьми. Константин Георгиевич, каждый раз, когда мы встречались с ним в Москве, непременно расспрашивал про плютовского деда Миколу. А дед Микола, встречая меня в Плютах, первым делом спрашивал:

— Ну, как там поживает Костик? Привет от него привезли?

— Привез, привез. От души и горячий.