Рассказ о непокое (Страницы воспоминаний об украинской литературной жизни (минувших лет))

Сегодня я понимаю, что тогдашние концепции Хвылевого — начиная от его отрицания Шевченко и выдвижения в противовес ему Панька Кулиша и вплоть до пресловутого лозунга "Прочь от Москвы!" — это были концепции антипартийные и антинародные, несовместимые с коммунистическим мировоззрением, противные самому духу солидарности трудящихся в освободительной борьбе. Но тогда мы, то есть рядовые члены организации "Вапліте", не умели разглядеть всего этого за фрондой выступлений Хвылевого.

Сегодня вы скажете — чепуха! Вы скажете: как это могло быть, чтоб вы не увидели, не поняли, не раскусили?..

Сегодня вы можете посмеяться над нами или даже сказать прямо: не морочьте голову, не старайтесь обелить себя задним числом!

И все-таки вы будете неправы.

Суть ошибки огромного большинства ваплитовцев заключалась в том, что декларировали мы борьбу за новую литературу, новое искусство, новую культуру — литературу, искусство, культуру пролетарские, коммунистические, но практически мы не умели за них бороться и не знали — как же надо бороться? Мы клялись марксизмом, теоретизировали насчет экономической базы и идеологической надстройки, декларировали единство формы и содержания на идейной основе, а на практике мы то и дело форму отделяли от содержания и вообще художественное творчество — от идейной основы. В итоге литературную ситуацию того времени — весьма сложную и путанную идейно — мы, в нашем восприятии, ограничивали лишь взаимоотношениями между литературными организациями ("Вапліте" — ВУСПП — "Комункульт" — "Авангард" — неоклассики и т. д.), взаимоотношениями не всегда принципиальными, и воспринимали литературный процесс как закономерную борьбу между формальными направлениями. Да еще разве как борьбу за… авторитет в литературе — традиционную, мол, по квалификации Йогансена, "литературную атаманщину". Наивно? Да. Но такое толкование — борьба между формальными направлениями — полностью отвечало тогдашнему пониманию самого смысла литературных поисков: "ищем, мол, новый стиль" — стиль, который был бы "эквивалентен эпохе". А ведь эпоха — эпоха гегемонии пролетариата! Ошибочность, ложность таких литературных позиций давала, понятно, основание для справедливой партийной критики.

Не примитивны ли были подобные литературные позиции?

Примитивны. Если оглянуться сейчас. С высоты бесспорных достижений советской литературы, известной во всем мире по переведенным на десятки языков ее шедеврам, разнообразной по жанрам и стилям, — литературы социалистического реализма. Если смотреть с вершин построенного в нашей стране социализма и неудержимо растущего социально-освободительного движения во всем мире, с вершин нашей эпохи — эпохи расщепленного атома и проникновения в космос… А тогда — несколько десятилетий назад — многим из нас все это представлялось именно так. Сразу после свержения старых богов и отказа от прежних авторитетов; в период экономического хаоса в стране и идейной путаницы в искусстве времен нэпа; в годы, когда только-только объявлена была в нашей темной стране борьба за ликвидацию неграмотности… Нет, тогда это не было таким уж вопиющим примитивом.

И вот "Вапліте" прекратила свое существование.

Выло это 14 января тысяча девятьсот двадцать восьмого года.

"Ваплитовцев" за все время существования "Вапліте" было всего двадцать семь человек: Бажан, Вражлывый, Громов, Демчук, Днипровский, Досвитный, Эпик, Иванов Павло, Йогансен, Квитко, Кулиш, Коцюба, Копыленко, Лейтес, Любченко Аркадий, Майский, Панч, Сенченко, Слисаренко, Смолич, Сосюра, Тычина, Фельдман, Хвылевый, Шкурупий, Яновский, Яловый.

Вот и все.

Из них ко времени написания этого очерка ушли из жизни двадцать.

Первым ушел создатель "Вапліте", Микола Хвылевый; в конце концов это тоже было по-своему закономерным завершением ваплитянства.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИНТЕРЛЮДИИ "МЕЦЕНАТЫ"

Воспоминания о литературной жизни двадцатых и начала тридцатых годов не могут быть полнокровны, если не упомянуть об этой троице: Постоловский — Лифшиц — Фурер.

Чаще всего о них так и говорили — не разделяя, именуя в таких случаях "святой троицей", "триумвиратом" или же "мозговым трестом". А врозь существовали они попросту как Фуся (Фурер), Боба (Лифшиц) и лишь третий — Постоловский — назывался по фамилии.

А говорили о них так потому, что были они, трое, неразлучные друзья, и всюду — на улице, в театре, в Доме Блакитного — появлялись непременно вместе; и еще потому, что в совокупности они составляли как бы представительную триаду: партия — рабочий класс — крестьянство. Потому что Постоловский заведовал сектором литературы и искусства в ЦК партии, Боба (Борис Лифшиц) был редактором "Робітничої газети "Пролетар", а Фуся Фурер редактировал газету "Радянське село" и стоял во главе всех других специальных изданий для деревни, сосредоточенных вокруг этой газеты с астрономическим по тем временам тиражом не то в 500, не то в 600 тысяч.