Рассказ о непокое

Это меня покорило, очаровало и в конце концов обязало: должен же я был за это хоть чем-нибудь отблагодарить?

И пьесу я написал.

А Федор Николаевич Каверни ее здорово поставил в своем театре.

Спектакль шел с большим успехом у зрителя — семьдесят пять "аншлагов" подряд! — Павел Болеславович и Федор Николаевич торжествовали. Однако пьесу ждала печальная судьба: после семьдесят шестого спектакля ее перестали показывать.

Но шут с ней — не жаль мне пьесы: я обрел такого друга, как Федор Николаевич Каверин!

Он еще раз "оказал на меня давление" и заставил написать пьесу. Это было в дни войны, и пьеса называлась: "Причал "Малютка" — о партизанских делах в оккупированной румынами Одессе.

Не много я знал людей таких душевных, как Федор Николаевич Каверин.

Вот разве что Павел Болеславович Зенькевич.

Если б не Павел Болеславович Зенькевич, кто знает, увидели бы свет русские переводы произведений Яновского. Ведь в те годы Яновский числился среди особенно сурово гонимых попутчиков: ВУСПП не допускал его произведений и до украинского читателя и уж, само собой, не хотел пропустить на широкую всесоюзную арену. Это Павел Болеславович Зенькевич "воевал" в Москве за издание первых переводов Яновского на русском языке, это по переводам Павла Болеславовича творчество Яновского стало известно русскому читателю, и — что было в те годы особенно важно! — русским критикам и деятелям всесоюзной литературы: произведения Яновского появились в русских изданиях, о них "кто-то" из московских критиков "что-то" сказал — сразу перестраховщики на Украине, в Реперткоме и в издательствах облегченно вздохнули; пришлось пожать плечами и руководителям ВУСППа. Яновского, поругивая, начали печатать и на Украине…

И еще: если б не Зенькевич, я совсем не уверен, что русский зритель увидел бы на сцене русских театров пьесы Кулиша. Это Павел Болеславович "пробивал" Кулиша в Союзном реперткоме, в Наркомпросе РСФСР и в московских издательствах; это он "клал пьесы на стол" Таирову в Камерном театре. А "Патетическую сонату" (которая так и не попала на сцену украинского театра!) Таиров поставил тогда, когда пьесы Кулиша вообще уже не шли на Украине и даже само имя Кулиша в устах вуспповских заправил звучало как синоним крамолы.

Кобзарь на мотоцикле

Печатался он под псевдонимом "Леонид Чернов".

Звали его действительно — Ленькой.

Фамилия — Малошийченко.

Русский псевдоним Ленька Малошийченко, родом из-под Александрии, выбрал потому, что в литературе начинал с русскими имажинистами, его первая книга стихов называлась "Профсоюз сумасшедших".

Во всем остальном Ленька Чернов, или Ленька Малошийченко, был вполне нормальный человек и чудесный парень. Мы с ним были добрыми приятелями, близкими друзьями — у меня на руках он и умер.

Словами "Кобзарь на мотоцикле" Ленька мечтал назвать полное собрание своих украинских стихов, как мечтал всю жизнь об органическом слиянии украинских старинных национальных традиции с самой точной, новейшей, современнейшей и даже заглядывающей в будущее наукой и техникой — техникой непременно. Потому что именно техникой — всякими там машинами, моторами, механизмами, машинизацией и механизацией — бредил украинский поэт Леонид Чернов-Малошийченко. Было в этих мечтаниях, да и в самом творчестве Чернова, кое-что от футуризма, кое-что от конструктивизма, еще кое-что от всяких других нацеленных в будущее "измов", а больше всего — самого обыкновенного реализма, правда, в несколько сумбурной интерпретации. "Кобзарем на мотоцикле" Чернов — из элементарной скромности — свою книгу не назвал, чтоб, боже упаси, не впасть в претенциозность (Кобзарь — это же Тарас Шевченко!) и чтоб не оказаться невольным подражателем Михайля Семенко, который уже присвоил своим "поэзо-мертвопетляньям" название "Кобзарь!", Ленька назвал свой сборник — "Пегас на мотоцикле".

В те времена, в начале тридцатых годов, Чернов ходил в попутчиках и даже, по недоразумению, организационно числился в "Авангарде" Полищука.

Говорю — "по недоразумению" потому, что именно так это и было: темпераментного и легко загорающегося Леньку, падкого на все необычное, устремленного в будущее, непримиримого ко всякой лжи и склонного к шумной фронде, легко поддел на свой острый крючок велеречивый Валериан, когда Чернов только что вернулся из кругосветного плавания на "Трансбалте" и совершенно еще не разбирался в литературной ситуации, сложившейся на Украине за время его странствий по джунглям Индии, и островам Индонезии. Уж на что был Ленька забияка и штукарь, но — припоминаю — и он постоянно ссорился с Валерианом из-за его нелепых выдумок, плевался, когда Полищук рекламировал на страницах своего "Авангарда" ложе для любовных утех, и приходил в негодование, когда Валериан воспевал на страницах того же "Авангарда" "публичные лобзания оголенной женской груди"… Не рвал же Ленька с "Авангардом" и Валерианом только из чувства "товарищества" да из гордости — чтоб никто не попрекнул его, что он "испугался" критики и следующих за ней оргвыводов.