Рассказ о непокое

Писательница Василевская была одета уж слишком "по-простецки" — умышленно, как нам тогда показалось. На ногах у нее были тяжеленные мужские "спортивные" бутсы на подковках, а одежда — неопределенного покроя и цвета суконная юбка и какая-то дикого фасона красная клетчатая кофта. В таких красных кофтах — намеренно уродливых — я видел когда-то, еще до революции, курсисток-суфражисток.

Двадцать пять лет прошло после тон первой короткой встречи — четверть века вместе в литературе, в общественной и партийной жизни, годы товарищеских отношений и близкой, задушевной дружбы, а вот же память об этом первом, поверхностном впечатлении не стерлась. Может быть, именно потому, что это первое впечатление оказалось мимолетным, ошибочным, как раз противоположным тому, что было в действительности.

Вторая встреча с Вандой была уже во время войны в самом ее начале.

Киев окружили гитлеровцы, и Ванда отступала с фронтом до Харькова. Писатели, которые собрались тогда в Харькове, вели работу в печати, на радио и в воинских частях. В первый же или на второй день по приезде Ванды мне довелось выступать вместе с нею дважды: днем — на табачной фабрике, ночью — на стадионе перед бойцами истребительного батальона, рабочими харьковских заводов.

Да не будет это принято за мелочность или поверхностность, но в памяти моей снова прежде всего встает… ее одежда. Ванда была в военной форме — в сапогах и галифе, в гимнастерке с офицерскими знаками различия и в пилотке пехотинца. Такой появилась она на трибуне — стройным, красивым юношей — перед тысячным коллективом работниц табачной фабрики. Имя Василевской в то время уже было известно на Украине: в библиотеках и книжных лавках, переведенные на украинский и русский языки, за два года уже появились кой-какие ее книжки, в газетах, в эти напряженные и полные подъема дни, печатались ее статьи. Табачницы встретили ее, известную польскую писательницу-революционерку, дружными аплодисментами. Но аплодисменты эти превратились в долгую бурную овацию, когда Ванда кончила говорить. И правда, лучшего, более страстного оратора мне редко доводилось слышать.

Ванда тогда еще не владела ни украинским, ни русским языком — в ее речи были лишь отдельные русские или украинские выражения, в основном она говорила по-польски. Но все равно — каждая фраза ее была понятна, каждое ее слово задевало за сердце. Говорила она, собственно, только о двух вещах: о разрушенной Варшаве и об ужасе, который несет человечеству фашизм.

И вот тут я увидел те глаза, которых так ждал еще при первой встрече. Глаза Ванды действительно светились — пылали огнем. В ее взгляде были и любовь к Родине, и ненависть к ее врагам; ее взгляд — не только слово — звал в бой. Когда она закончила: "Нех жие вольность, нех жие коммунизм!" — женщины вскочили с мест, бросились к трибуне, жали Ванде руки.

Потом мы прошли за кулисы, и тут подошел какой-то человек — то ли директор, то ли парторг фабрики — и протянул Ванде подарок — с десяток пачек папирос "Казбек". Видели бы вы, как вдруг вспыхнули и заискрились радостью Вандины глаза! Папиросы! Туго было в те дни с куревом: папиросы шли только на передовые позиции. Ванда схватила папиросы и стала играть коробками: подбрасывала их, ловила и снова подбрасывала — и смеялась, весело и беззаботно, как ребенок, которому подарили самую лучшую, желанную игрушку. Наконец осторожно распечатала одну и закурила — затянулась глубоко, долго не выпуская дыма. Ванда была заядлым курильщиком всю жизнь, курила слишком много — папиросу за папиросой, это чертово курево и сократило ее жизнь.

Вспоминаю, только раз в жизни Ванда собралась бросить курить: мы вместе приняли такое решение. Было это гораздо позднее, лет через десять после войны. Ванда заканчивала работу над книгой. Жили мы тогда летом рядом, так что из окон были видны окна. Глянешь: из Вандиного окна прядями тянется дым — значит, Ванда работает, надо и мне приниматься! Ходили мы очумелые от чрезмерной работы с раннего утра до поздней ночи и от чрезмерного курения. Вот тогда и решили: кончим работу над романами и бросим курить. Романы были закончены, изданы и переизданы, а курить Ванда не бросила, не бросил тогда и я.

Да не об этом речь. У меня в памяти то — второе выступление вместе с Вандой военной летней ночью в Харькове, на стадионе неподалеку от Краснозаводского театра, перед бойцами истребительного батальона.