Рассказ паломника о своей жизни

Они приходят во дворец капитана. <Паломника> оставляют в нижнем зале, и через некоторое время с ним заговаривает капитан. А он, не выказав ни малейшей вежливости, отвечает немногословно, да ещё и с длинными паузами между словами. Тогда капитан принял его за сумасшедшего и сказал тем, кто его привёл: «Этот человек не в своём уме; отдайте ему его вещи и гоните прочь».

Выйдя из дворца, он сразу же повстречал одного испанца, жившего там, который взял его к себе домой, дал ему поесть и снабдил всем необходимым на эту ночь. Затем, выйдя в путь поутру, он шёл до самого вечера, когда его увидели двое солдат, стоявших на башне, и спустились, чтобы схватить его. Его отвели к капитану, который был французом, и капитан спросил его, в числе прочего, откуда он родом. Узнав, что он из Гипуски, капитан сказал ему: «Я тоже оттуда, неподалёку», — кажется, поблизости от Байонны, — и тут же сказал: «Отведите его, дайте ему поесть, и обращайтесь с ним хорошо».

На этом пути из Феррары в Геную случилось много других мелких происшествий. Наконец он пришёл в Геную, где его узнал один бискаец, фамилия которого была Портундо [112] и который говорил с ним при других обстоятельствах, когда он служил при дворе Короля Католика[113]. Этот бискаец посадил его на корабль, шедший в Барселону. Тогда <паломник> подвергся страшной опасности, ибо их чуть не захватил Андреа Дориа, который гнался за ними, будучи тогда на стороне французов[114].

Глава VI Учёба в Барселоне

54-55. В Барселоне <паломник> начинает учиться; ему приходится преодолеть некоторые трудности, встающие перед ним. — 56-5 7. Он направляется в Алькалу, чтобы изучать философию и теологию. — 58–59. Занимается преподанием упражнений и разъяснением христианского вероучения. Подвергается судебному процессу. — 60–62. Его помещают в темницу, а затем отпускают на свободу. — 63. Он выходит из Алькалы в направлении Вальядолида и Саламанки.

54. Прибыв в Барселону [115], он сообщил о своём намерении учиться Гисабель Росер [116] и магистру Ардёволю [117], который преподавал грамматику. Обоим показалось, что это очень хорошо, и последний предложил обучать его бесплатно, а первая — обеспечить всем необходимым для жизни.

В Манресе у паломника был один <знакомый> монах (кажется,

Вернувшись в Барселону, он начал учиться очень старательно (§ 54).

из <Ордена> святого Бернарда), человек весьма духовный, и <паломник> желал находиться при нём, чтобы обучаться, чтобы успешнее вести духовную жизнь, а также приносить пользу душам Поэтому он ответил, что примет это предложение, если не найдёт в Манресе тех возможностей, на которые надеялся. Однако, придя туда, он обнаружил, что этот монах умер [118]. Поэтому, вернувшись в Барселону, он начал учиться очень старательно.

Но ему сильно мешала одна вещь: когда он начинал зубрить [119] как это необходимо на начальных ступенях грамматики, к нему приходили новые духовные постижения и новые радости, и они настолько его захватывали, что он не мог зубрить и не мог отогнать их, как отчаянно ни боролся с ними.

55. И вот, многократно поразмыслив об этом, он сказал себе: «Когда я молюсь, когда стою на Мессе, ко мне не приходят столь яркие постижения». Так мало-помалу он осознал, что это было искушение. Тогда, помолившись, он отправился в Санта-Мария дель-Мар [120], рядом с домом учителя, и попросил его, чтобы тот со изволил разок выслушать его в этой церкви. И вот, когда они при сели, он правдиво рассказывает ему обо всём, что происходит н его душе, и о том, сколь мало преуспел он до сих пор по этой причине. Однако он дал вышеозначенному учителю обещание, сказав: «Обещаю Вам, что никогда не буду отвлекаться, слушая Вас, все эти два года, покуда в Барселоне у меня есть хлеб и вода, которыми я могу обойтись». Когда он с сильным чувством дал это обещание, никогда более не было у него этих искушений.

Боли в желудке, начавшиеся у него в Манресе, из-за которых он надел обувь, прекратились, и с желудком у него было всё в порядке с тex пор, как он отправился в Иерусалим. По этой причине, обучаясь в Барселоне, он почувствовал желание вернуться к прежнему покаянию, и потому для начала проделал дырки в подошвах своих башмаков. Мало-помалу он расковырял их так, что, когда настали зимние холода, он носил лишь верхнюю покрышку от них.