Рассказ паломника о своей жизни

55. Когда закончились два года обучения, за которые, как ему говорили, он весьма преуспел, его учитель сказал ему, что он уже может приниматься за <свободные> искусства и что ему нужно отравляться в Алькалу. Но всё же он добился того, чтобы его проэкзаменовал один доктор теологии, посоветовавший ему то же самое. И тогда он отправился в Алькалу один, хотя у него, кажется. уже было несколько товарищей [121].

Придя в Алькалу, он стал просить милостыню и жить подаянием. Когда он прожил таким образом десять или двенадцать дней, |как то раз один клирик и остальные, бывшие с ним, видя, что <паломник> просит подаяние, стали высмеивать его и говорить ему что-то оскорбительное, как обычно поступают с теми, кто просит милостыню, будучи здоров. А в это время мимо проходил управляющий новым «госпиталем» Антесаны [122]. Выказав недовольство происходящим, он подозвал <паломника> и взял его с собой в «госпиталь», где дал ему комнату и всё необходимое.

57. В Алькалё он учился почти полтора года [123], поскольку в Барселону, где он проучился два года, <паломник> прибыл в двадцать четвёртом году, Великим Постом, а в Алькалу пришёл в двадцать шестом году. Там он изучал «Термины» Сото [124], «Физику» Альберта [125], а также Магистра «Сентенций» [126]. Находясь в Алькале, он занимался преподанием духовных упражнений и разъяснением христианского вероучения, принеся тем самым <добрый> плод во славу Божию Многие люди дошли до глубокого знания духовных вещей и обрели вкус к ним. Другие же сталкивались с различными искушениями — как, например, одна особа, которая захотела подвергнуть себя бичеванию, но не смогла этого сделать, словно кто-то взял её за руку.

Случались и другие подобные вещи, порождавшие в народе толки, особенно при большом стечении людей, происходившем везде, где бы он ни разъяснял вероучение. Вскоре после своего прибытия в Алькалу он познакомился с доном Диего де Гиа [127], проживавшим в доме своего брата [128], у которого была в Алькале печатня и достаточно средств к существованию. Поэтому они помогали <паломнику> подаяниями, чтобы содержать нищих, а <дон Диего> содержал троих товарищей паломники у себя дома [129]. Как-то раз, когда он пришёл попросить милостыню на некоторые нужды, дон Диего сказал, что денег у него нет Однако он открыл сундук, где держал всякую всячину, и отдан ему разноцветные покрывала, несколько подсвечников и другие подобные вещи. Завернув всё это в простыню, паломник забросил её за спину и отправился помогать нищим.

58. Как уже говорилось выше, по всему этому краю пошла громкая молва о том, что он делал в Алькале, причём одни говорили так, а другие эдак. Это дошло до Толедо, до инквизитором Когда они прибыли в Алькалу, паломника предупредил тот чело век, у которого они остановились. Он сказал, что <инквизиторы называют их «дерюжники» (ensayalados), а может, и «озарёнными» (alumbrados) [130], и что они, должно быть, устроят им резню (camecería) [131]. И вот вскоре они начали следствие и процесс об их <образе> жизни, и в конце концов вернулись в Толедо, не вызван их, поскольку прибыли они только для этого. А вести процесс они поручили викарию Фигероа, который теперь с императором [132] Несколько дней спустя он вызвал их и сказал им, что инквизиторы произвели следствие и процесс об их <образе> жизни, но не обнаружили никакой ошибки ни в их учении, ни в их <образе> жизни, а потому они могут делать то же, что и раньше, совершенен беспрепятственно. Однако, поскольку они не являются монашествующими, им не подобает носить одну и ту же одежду. Хорошо было бы (и он так и повелел), чтобы вот эти двое (тут он указал на паломника и Артёагу) выкрасили свои куртки в чёрный цвет, другие двое (Калисто и Kácepec) — в светло-коричневый, а Хуанико (это был паренёк-француз) может оставаться так, <как есть> [133].

59. Паломник говорит, что они сделают то, что им велено. «Но не знаю», говорит он, «какой толк в этих расследованиях? Давеча священник не захотел преподать одному человеку Таинство, поскольку тот причащается каждые восемь дней. Теперь вот мне устроили затрудиения [134]…. Мы хотим знать, учинили ли мы какую-нибудь ересь?» — «Нет», говорит Фигероа, «ведь, если вы её учините, вас сожгут». — «Вас тоже сожгут», говорит паломник, «если Вы учините ересь». Они перекрашивают свою одежду, как им было велено, а через пятнадцать или двадцать дней после этого Фигероа велит паломнику не ходить босиком и обуться. Тот делает это так же спокойно, и по всех случаях, когда ему давали такого рода приказания.

Через четыре месяца после этого тот же Фигероа снова начинает производить следствие о них.

Думаю, что, кроме обычных причин, был ещё один повод: некая знатная женщина, замужняя, испытывала особое благоговение перед паломником. И вот, чтобы её не заметили, она приходила в «госпиталь» на заре, утром, завернувшись в покрывало, как это принято в Алькалё-де-Энарес [135]; войдя она снимала покрывало и шла в комнату паломника.