Рассказ паломника о своей жизни

Тем вечером он вместе с одним нищим, собиравшим милостыню, нашёл приют в одном «госпитале», пройдя в тот день четырнадцать лиг (около 78 км., т. е. половину пути — А.К.) На другой день он устроился ночевать в сенном сарае, а на третий день пришёл в Руан. Всё это время он ничего не ел и не пил и шёл босиком, как и задумал. В Руане он утешил больного и помог ему перебраться на корабль, идущий в Испанию. Он отдал ему письма, адресованные тем <его> товарищам, что были в Саламанке, т. е. Kácepecy и Артёаге [176].

80. Чтобы больше не говорить об этих <его> товарищах: их дальнейшая судьба была следующей.

Пока паломник был в Париже, он, как они условились, часто писал им о том, что у него мало возможностей помочь им придти учится в Париж. Тем не менее он умудрился написать донье Леонор де Маскареньяс [177], чтобы она помогла Калисто письмом ко двору португальского короля, дабы тот мог получить стипендию из числа тех, которые король Португалии давал в Париже. Донья Леонор дала Калисто эти письма, а также мулицу, чтобы он ехал на ней, и куатрины на расходы. Калисто отправился ко двору короля Португалии, но в конце концов в Париж не поехал. Вместо этого, вернувшись в Испанию, он отправился в императорскую Индию [178] с одной духовной женщиной [179]. А потом, вернувшись в Испанию, он снова поехал в ту же Индию и на сей раз вернулся в Испанию бога чом, удивив всех тех в Саламанке, кто знал его раньше.

Kácepec вернулся в Сеговию и там начал жить так, что казалось, будто он забыл о своём прежнем намерении [180].

Артёагу назначили командором. Впоследствии, когда Общество уже было в Риме, ему дали епископат в Индии. Он написал паломнику, чтобы эту должность отдали кому-нибудь из Общества. Тот ответил отрицательно, и Артёага отправился в императорскую Индию, стал епископом и умер там из-за одного странного случая, а именно: он болел, и было две бутыли с водой для освежающего питья; <вернее>, одна с водой, которую прописал ему врач, а другая — с водой сулемы, ядовитой [181]. По ошибке ему дали вторую, отчего он и умер [182].

81. Паломник вернулся из Руана в Париж и обнаружил, что события, происшедшие с Кастро и Перальтой, наделали много шуму на его счёт, и что его вызывал инквизитор. Но он не захотел Польше ждать и отправился к инквизитору, сказав ему, что слышал о том, будто тот его разыскивал, и что готов ко всему, чего тот пожелает (этого инквизитора звали magister noster Ори [183], монах <Ордена> святого Доминика); но он просил, чтобы с этим покончили побыстрее, поскольку на святого Ремигия он намеревался поступить на курс <свободных> искусств [184], и хотел бы, чтобы к тому времени всё это закончилось, дабы он мог лучше посещать свои занятия. Но инквизитор больше не вызывал его и лишь сказал ему, что с ним действительно говорили о его делах и т. д.

82. Немного спустя наступил <праздник> святого Ремигия, который приходится на начало октября, и он поступил слушать курс <свободных> искусств к одному магистру, которого звали Хуан Пенья [185]; и поступил он с намерением сохранить тех, кто хотел служить

Господу, но не искать больше других, чтобы иметь возможность лучше учиться.

Когда он начал слушать лекции курса, его стали одолевать те же искушения, которые одолевали его в Барселоне, когда он изучал грамматику [186]; и всякий раз, слушая лекцию, он не мог оставаться внимательным из-за множества духовных предметов, приходивших ему на ум. И, видя, что так он мало преуспевает в науках, он пошёл к своему магистру и дал ему обещание, что никогда не будет отвлекаться, слушая весь <его> курс, покуда сможет найти хлеб и воду, чтобы прокормиться. И вот, когда он дал это обещание, все эти благочестивые мысли, приходившие к нему не вовремя, оставили его, и он спокойно продолжил свои занятия. В это время он общался с г-ном Пьером Фавром и г-ном Франциском Ксаверием, которых впоследствии привлёк ко служению Богу посредством Упражнений.

В это время курса его не преследовали, как раньше, и вот как-то раз доктор Фраго [187] сказал ему по этому поводу, что <все> удивляются тому, насколько спокойно он продвигается вперёд, и никто его не донимает. А он ответил: «Причина в том, что я не говорю ни с кем о вещах Божественных; но, закончив курс, мы снова поведём себя, как обычно».