Рассказ предка

Часто говорят, что сейчас есть все условия для создания первого живого организма, которые могли быть когда-либо предоставленными. Но если (и о! какое большое если!) бы сейчас в каком-нибудь маленьком теплом пруду со всеми видами аммония, солей фосфора, светом, теплом, электричеством и т. д., химически образовался белок, способный к дальнейшим все более сложным превращениям, то это вещество немедленно было бы разрушено и поглощено, что было невозможно в период возникновения живых существ.

Доктрина самозарождения лишь недавно была опровергнута экспериментами Пастера. Долгое время считалось, что в гниющем мясе самопроизвольно образовывались личинки, что морские уточки спонтанно порождали гусят и даже, что в грязном белье, помещенном вместе с пшеницей, самозарождались мыши. Странно, но теория самозарождения была поддержана Церковью (которая следовала в этом и многом другом за Аристотелем). Я говорю странно, потому что, по крайней мере, с ретроспективной точки зрения на прошлое, самозарождение было столь же прямым вызовом божественному созданию, какой всегда была эволюция. Идея, что мухи или мыши могли появиться самопроизвольно, весьма недооценивает громадное достижение, которым было бы создание мух или мышей: оскорбление Творца, как можно было бы подумать. Но ненаучное мышление не в состоянии понять, как сложны и, в сущности, невероятны муха или мышь. Дарвин был, возможно, первым, кто оценил всю величину этой ошибки.

Уже в 1872 году в письме Уоллесу, cооткрывателю естественного отбора, Дарвин нашел необходимым выразить свой скептицизм относительно «самозарождения коловраток и тихоходок», как говорилось в книге «Источники жизни», которой он в остальном восхищался. Его скептицизм, как обычно, попал в точку. Коловратки и тихоходки – сложные жизненные формы, превосходно приспособленные к своим соответствующим образам жизни. Для них самозарождение означало бы, что они стали приспособленными и сложными «благодаря счастливому стечению обстоятельств, а в это я не могу поверить». Счастливые стечения обстоятельств таких размеров были ненавистны Дарвину, поскольку они, по различным причинам, должны были иметь отношение к Церкви. Общим принципом теории Дарвина было и есть то, что адаптивная сложность возникает как медленные и постепенные изменения, шаг за шагом, а не единственным шагом, предъявляя слишком большие требования к слепому случаю для объяснения. Дарвиновская теория, разделив случайность на маленькие шаги, должна была дать вариации для отбора, представив единственный реалистичный результат чистой случайности как объяснение жизни. Если бы коловратки могли возникнуть подобным образом, работа всей жизни Дарвина была бы ненужной.

Но у самого естественного отбора должно было быть начало. В этом смысле одно какое-то самозарождение должно было случиться, хотя бы только однажды. Красота работы Дарвина состояла в том, что в единственном самозарождении, которое мы обязаны постулировать, не должно было синтезироваться ничего сложного, вроде личинки или мыши. Должно было быть лишь создано... что ж, сейчас мы приближаемся к сути проблемы. Если не дыхание, какой компонент жизни позволил естественному отбору начаться и привести, в конечном счете, после эпопеи кумулятивной эволюции, к личинкам, мышам и человеку?

Детали скрыты, возможно, безвозвратно, в нашем древнем Кентербери, но мы можем дать ключевому элементу минималистическое название, чтобы выразить то, чем он должен был быть. Это название – наследственность. Мы должны искать не происхождение жизни, которая туманна и неопределенна, а происхождение наследственности – истинной наследственности, и это означает нечто весьма точное. Ранее для объяснения этого я использовал огонь.