Расскажи мне, как живешь

В этих краях курдские и арабские селения встречаются приблизительно одинаково часто. Они ведут ту же самую жизнь и принадлежат к той же самой религии, но ни на один миг вы не примете курдскую женщину за арабскую. Арабские женщины неизменно скромны и замкнуты, они отворачиваются, когда вы с ними заговариваете, если они на вас смотрят, то только издали. Если они улыбаются, то застенчиво и полуотвернувшись. Одеваются они в основном в черное и в темные тона. И никогда ни одна арабская женщина не подойдет и не заговорит с мужчиной! У курдской женщины нет ни малейших сомнений, что она ничуть не хуже мужчины, скорее лучше! Они выходят из дома и обмениваются шутками с любыми мужчинами, проводя время в дружеских беседах. Они, нисколько не смущаясь, командуют своими мужьями. Наши рабочие из Джераблуса, не привыкшие к курдам, глубоко шокированы.

«Никогда, – восклицает один из них, – никогда не думал, что услышу, чтобы приличная женщина так обращалась к своему мужу! Правда же, я не знал куда смотреть!»

В это утро мои курдские женщины с откровенным интересом рассматривают меня и обмениваются друг с другом фривольными замечаниями. Они очень дружелюбны, кивают мне и смеются, задают вопросы, затем вздыхают, качают головами, постукивая пальцем по губам.

Они явно говорят: «Как жаль, что мы не можем понять друг друга!» Они поднимают складку моей юбки и рассматривают ее с интересом, щупают мой рукав. Они показывают на городище. Я женщина Хвайи? Я киваю. Они обстреливают меня новыми вопросами, затем смеются, понимая, что ответов не получить. Несомненно, им хотелось бы знать все о моих детях и выкидышах!

Они пытаются объяснить мне, что они делают с травами и растениями, которые собирают. А, ничего не получается!

Еще один взрыв смеха. Они встают, улыбаются, кивают и не торопясь удаляются, смеясь и разговаривая. Они как большие яркие цветы…

Они живут в жалких глиняных хижинах, владея, быть может, всего несколькими кухонными горшками, и при этом их веселость, их смех непритворны. Они находят, несколько по-раблезиански, что жизнь хороша. Они красивы, полнокровны и веселы.

Проходит, погоняя коров, моя арабская девочка. Застенчиво улыбается мне, затем быстро отводит глаза.

Издалека я слышу свисток формена. Fidos! Уже двенадцать тридцать – часовой перерыв для ленча.

Я направляю свои стопы обратно, туда, где меня ждут Макс и Мак. Михель раскладывает ленч, упакованный для нас Димитрием. Это куски холодной баранины, опять-таки яйца вкрутую, лепешки арабского хлеба и сыр. Местный сыр для Макса и Мака, он из козьего молока, с резким вкусом, бледно-серого цвета, слегка волосатый; для меня – изысканая разновидность синтетического швейцарского сыра, завернутого в серебряную бумажку, в круглой картонной коробочке. Макс смотрит на него с осуждением. После еды апельсины и эмалированные кружки горячего чая.

После ленча мы идем смотреть на строительство нашего дома.

Это в нескольких сотнях ярдов за деревней и домом шейха, к юго-востоку от городища. Площадка уже размечена, и я с сомнением спрашиваю Мака, не слишком ли малы комнаты. Ему это явно кажется забавным, и он объясняет, что это просто эффект открытого пространства вокруг. Дом должен быть построен с центральным куполом, в нем будет большая гостинная – она же рабочая комната – посередине и по две комнаты по обе стороны от нее. Кухонные постройки будут отдельно. К основному строению мы сможем добавлять дополнительные комнаты, если раскопки продлятся и нам понадобятся еще помещения.

Недалеко от дома мы собираемся подыскать место для колодца, чтобы не зависеть от колодца шейха. Макс выбирает место и затем возвращается к работе.

Я немного задерживаюсь и наблюдаю, как Мак руководит работами с помощью жестов, кивков головы, свиста – чего угодно, но только не с помощью слов!

Около четырех часов Макс начинает обходить команды и назначать бакшиш. Когда он подходит к какой-нибудь команде, она более или менее выстраивается и предъявляет мелкие находки дня. Один из самых предприимчивых мальчишек-корзинщиков помыл свои находки слюной!

Открыв огромную книгу, Макс приступает к процедуре:

«Qasmagi?» (работник с киркой)

«Хассан Мохамед».

Что сегодня у Хассана Мохамеда? Половина большого разбитого горшка, множество обломков керамики, костяной нож, один-два кусочка меди.

Макс рассматривает эту коллекцию, безжалостно выкидывает ерунду – обычно то, что подогревало самые большие надежды рабочего, кладет костяные орудия в одну из коробок, которые несет Михель, бусы в другую. Фрагменты керамики отправляются в одну из больших корзин, которые несет мальчишка.

Макс объявляет цену: два с половиной пенса или, может быть, четыре пенса, и записывает в книгу. Хассан Мохамед повторяет сумму, занося ее в свою обширную память.