Расскажи мне сказку на ночь, детка

Он внимательно смотрит на перстень, который украшает его безымянный палец, и усмехается.

– У меня не может быть детей.

– Простите, я не знала, – смущаюсь. Очень трудно оставаться равнодушной. Алистер буквально топит меня в море сильных эмоций. Ничего не могу поделать, этот человек подавляет меня.

– Я сам виноват, – говорит он, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. – В детстве я ненавидел мать и в 18 лет сделал вазэктомию на зло ей. Потом, конечно, повзрослел и осознал, каким жалким, эгоистичным идиотом был. – Он хмыкает и складывает руки на широкой груди.

– Это просто возраст дурацкий, 18 лет, – пытаюсь его приободрить, снова думая о своей возможной беременности.

Алистер усмехается и берет меня за руку, накрывая моей ладонью свою щеку, с шумом вдыхая аромат. Я цепенею от неожиданности, настолько мне страшно и душно. До меня вдруг доходит, какая именно участь мне уготована. Я должна стать инкубатором для волшебных генов рода Осборнов. Та же участь постигнет и Лину, если мы ее не заберем отсюда.

– Когда я встретил Трейси тогда, на берегу, то подумал, что хотел бы ее детей. Она была… неземной. В каком-то смысле, во время контракта я наказываю таких маленьких богинь, как она, за то, что не могу получить от них желаемое – наследника. Мне нравится ощущение тлена, которое связывает нас в итоге. Так мне становится легче. Это как кровопускание.

Я выдергиваю руку, пряча ее, обожженную адским пламенем непрошенного прикосновения, и облизываю сухие губы, чтобы недоверчиво спросить:

– Алистер, вас мучает совесть? Из-за того, что Трейси не выдержала вашего тлена?

Он сидит рядом, снова сложив руки на груди, и по лицу не прочесть мыслей.

– Совесть? Разве я что-либо сделал неправильно?

Я не хочу ему сочувствовать, но Алистер, как паук, опутал мое сознание, и мне хочется верить, что ему не все равно. Не зря же он пытался помочь Трейси после контракта.

– Знаете, года три назад мы с Трейси занимались в церкви с глухонемой девочкой. У нее начало отказывать зрение, к сожалению... а она мечтала увидеть Эйфелеву башню. Трейси потратила деньги, которые накопила себе на новый компьютер, и купила девочке и ее маме два билета до Парижа.

Он никак не реагирует, и я продолжаю:

– Я чувствую себя виноватой, потому что мало общалась с Трейси вне колледжа и не знала, как сильно она запуталась в жизни.

– Мы не несем ответственность за поступки других людей, – уверенно отвечает Алистер и закрывает глаза, откидывая голову на спинку дивана.

– Согласна. Но мы определенно расхлебываем последствия.

Он усмехается.

– Занимательно получилось. История двух невинных девочек. Одну соблазнил дьявол. А вторая сама его соблазнила. – Алистер лениво поднимается и открывает в высоком кубическом столике бар. Пока мужчина наливает себе выпить, я бросаю взгляд на крупные настенные часы: пора идти ужинать. Алистер тоже вспоминает об этом и, едва отпив золотистого алкоголя, указывает мне на выход.

В столовой тихо, только редкий скрежет вилок и ножей нарушает зловещую атмосферу. Шершавые белые хлопковые салфетки пахнут орхидеями, и меня подташнивает. Горячие ароматные блюда не вызывают аппетита, хоть я и голодная как волк. Грызу хрустящий хлеб, глядя на парующие вегетарианские спринг-роллы, и думаю о Чарли.

Чарли-Чарли-Чарли.

К Алистеру торопливо подходит дворецкий, с золотым айфоном на подносе.

– Неужели? Первый раз в жизни сам мне звонит, – довольно говорит хозяин дома и отвечает на звонок, включив громкую связь. Когда раздается знакомый хрипловатый голос, я впиваюсь пальцами в салфетку.

– Алистер, ты уже в Нью-Йорке?

– Нет. Решил, что ты был прав и можешь сам организовать похороны. Я приеду на панихиду, тогда же и зачитают завещание. А пока у меня появились неожиданные дела. Рианна заглянула в гости, приходится ее развлекать.

Чарли умолкает секунд на пять, а потом спрашивает:

– Нравится играть со мной, Алистер?

– Не будь неблагодарным, – оскорбленно отвечает тот. – Я всего лишь пытаюсь наладить семейные отношения. Сейчас у тебя есть выбор: Рианна или Лина. Ты можешь забрать одну в Штаты. Вторая останется со мной, без вариантов. Или же ты можешь вернуться в семейное гнездо и не мучать нас всех. Решать тебе.

Лина вскидывает на меня обеспокоенный взгляд, но я говорю ей жестами: «Все хорошо». А у самой хлеб из руки выпал, беззвучно скатившись с колен на паркет.

Время, как песок, шуршит, высыпаясь из дыры в моем сознании.

Что Алистер сказал? Что Чарли должен прямо сейчас вслух признать, кто ему дороже? Какой изящный и болезненный удар. И от этого удара мне очень больно, и стыдно за свой эгоизм, и тошно… то ли из-за вероятной беременности, то ли из-за стресса и жизненного тупика.

Чарли онемел на том конце провода, а я набираю побольше воздуха в легкие, чтобы сказать: не переживай, просто назови имя сестры, я все пойму, мы потом придумаем что-нибудь, ведь Алистер не станет держать меня силой.

Или станет?

Стоит мне открыть рот, как звучит ровный, властный голос Чарли, от металлических ноток которого моя кожа покрывается мурашками:

– Ты опоздал, Алистер. Я уже сделал выбор.