Рассказики

Утро ясное и жаркое. Мы раздеваемся догола и валяемся на расстеленных для просушки спальниках. Часа через два появляются первые туристы, немцы и англичане, с плетеными циновками из местной лавки, белыми контейнерами-холодильниками с холодными напитками и крикливыми детьми. Глядя на нас, они тоже раздеваются, подставляя солнцу обмазанные загарными кремами белые полоски на бедрах и грудях.

К вечером густеющий вечерними красками пляж опять пуст, опять наш. Еще позже сверху спускается бородатый человек, ставит палатку на самом удаленном от нас краю пляжа, купается, жжет костерок, и, на закате, начинает жонглировать шариками. Мы смотрим на него и лениво предполагаем познакомиться, но идти не хочется; он, кажется, тоже не жаждет общества.

Назавтра мы едем в Нерху погулять, неожиданно напиваемся одной бутылкой сангрии на двоих, до шума в голове: я иду среди толпы торговой улочки и мне кажется, что меня несет, разметая прохожих, шальная сила. На обратном пути мы находим у парника кучу отбракованных помидоров, вполне хороших, они горячие от нескольких часов под солнцем, чуть не лопающиеся от разогретого сока, матовые и немного прозрачные.

Через несколько дней мы решаем возвращаться домой; но посмотрев сначала какой-нибудь старый испанский город.

И едем в Гренаду.

Сакрамонте, или Пещерные Жители.

Все это произошло в Гренаде, куда мы приехали, не представляя себе, что мы будем там делать и где спать, но с желанием побывать в настоящем старинном испанском городе. И Гренада не подвела, оказавшись древней, испано-мавританской, бирюзово-мозаичной, с испанским променадом (Paseo de los Tristes, улицей Печалей) под мавританской Альгамброй, литыми решетками с причудливыми мусульманскими орнаментами и прочей старинной красотой. На длинной Пласа Нуэва в самом центре толпилась кучка разномастных бродяг, к которой мы и прибились.

Дорогу на Сакрамонте нам показал итальянский наркоман, только что вернувшийся с опийного дербана под Севильей, и подаривший нам маслянистый катышек опиума. Когда мы поинтересовались, где тут ночевать, он спросил: «Вам что больше нравится, сквот или пещеры?» Со сквотом все было понятно, опять захламленный полный народу дом, а вот пещеры – это что-то интересное. И он провел нас вдоль Альгамбры, потом маленькими улочками в гору, где домики стали называться куэвас (пещерами), и действительно, были наполовину вмурованы в скалу. Дальше улица кончилась и перешла в тропинку, ведущую вверх, мимо пещер уже настоящих, но необитаемых, и привела на вершину. Пещеры здесь были живописно разбросаны по нескольким ярусам вдоль склона, над ними из толщи горы торчали обмазанные глиной дымоходы, перед входами иногда встречались площадки с навесами от солнца, выложенные камнями очаги со старыми креслами вокруг, а в одну пещеру даже вмазана цементом самая настоящая дверь с замком. И, самое главное, эти пещеры были заселены. Населением, примерно тем же, что на Пласа Нуэва, только почти совсем раздетым.

В общем, на Сакрамонте нам понравилось, потому что горы до горизонта, свежий ветер и вообще как-то волшебно. Да и пешком от Альгамбры 20 минут. Мы немного болтаем с итальянцами и спешим обратно, на станцию, забрать рюкзаки из камеры хранения. Кстати, нам рассказывают, что здесь есть некий русский Саша, отличный парень, играющий на саксофоне – но Сашу мы оставляем на потом, а то темнеет.

* * *

Почти бегом добравшись до вокзала, мы оказываемся перед запертыми дверьми – оказывается, на ночь он закрывается. Вот это да. Гренада в горах и ночи тут холодные, без спальника плохо, поэтому я обхожу ограду до места поукромней и перемахиваю через нее на вокзал. И, вынимая из ячейки рюкзаки, чувствую как мне под лопатку упирается что-то твердое.

«Буэнос ночас, сеньор!»

Медленно поворачиваясь к полицейскому, я изображаю самое широкозубое дружелюбие и безобидность. Но есть еще языковая проблема.

 «Пор фавор!" (это, я точно знаю, дружелюбно, и означает «Пожалуйста!») "Йо пердидо мон... ээээ... багажо! Эстансия э ферма! Проблема! Йо нон э-э-э sleeping bag. Sleeping bag нессесито мучо. Пара дормир э-э-э дормар. Экскьюза, сеньор!»

Похоже, дружелюбность доведена до сведения охранника убедительно, потому что он посмеивается, но значительно постукивает дубинкой по ладони, чтобы я боялся. И говорит что-то ехидное, в чем я улавливаю «ta casa» (твой дом), вроде: а к себе домой ты тоже так заходишь? Нет, нет, не хожу и всячески сожалею. Он доводит меня до дверей, открывает их и желает спокойной ночи.

* * *