Рассказики

Оля: «А, Бенефисио, заезжали мы туда, два раза. Последний раз даже хотели немного пожить, а там как раз какая-то зараза распространилась, все болели... Сидим как-то в Big Lodge, и вдруг вбегает старуха английская, такаа-ая страшная, все растрепанная, глаза безумные, с дымящейся палкой, и начинает махать ей над головами и орать «Go sickness! Go!» (Изыди, болезнь!), мы посмотрели друг на друга, поднялись и как ломанулись из этого Бенефисио, решили, ну, на фиг надо, вообще»

* * *

Андрей немного рассказал об истории Бенефисио – оказывается, раньше все держалось на паре старых английских хиппи, которые все местное хозяйство и завели. Причем, в начале было оптимистично – все работали, обустраивались, строили водопроводы-бассейны-огороды, приехала куча народу, родились первые дети, но потом «хозяйка горы» отчего-то умерла, ее друг загрустил и уехал - и дальше все пошло, как идет.

Матерей с детьми мы действительно видели много, шайки беспризорных детишек носились по всей долине, тараторя на всех языках одновременно – иногда по-настоящему диких, некоторые любили, подкравшись, отвесить мощного пинка с разбегу, просто так, для смеху; или перегородить дорогу, заявив «Проход закрыт! Дай мне cientos pesetas (сто песет)!», и тыкать угрожающе палками. Однажды, чтобы пройти, мне пришлось поднять одного такого засранца за шиворот и дать повисеть в воздухе - видевшие это взрослые сильно всполошились и долго объясняли мне, что «насилие - это нехорошо".

* * *

На самом деле, вот оно и все.

Мы пробыли в Бенефисио дней десять, за это время походили по очень красивым горам, поговорили с жителями рассеянных по склонам типи, они были разные, неплохие, в общем-то, но ни чем особым не запомнились. Машину на север найти так и не удалось.

И когда нам надоело, мы выбрались на дорогу, на развилку, где в одну сторону Мадрид, Галисия и Страна Басков, в другую - Валенсия и Барселона, откуда мы приехали в Андалусию два месяца назад.

Ждать пришлось долго, но, в конце концов, нас подобрал человек на машине с французскими номерами, на вопрос «Vous etez Francais?[18]» ответивший «Ohne pais»[19], но оказавшийся поляком, живущим по непонятным документам и, похоже, занимающимся в Испании чем-то мало легальным. Он-то и вывез нас на дорогу, идущую вдоль моря на север, в сторону Барселоны.

А дальше – другая история...

Город Нант и его обитатели (1999-2000)

… город Нант, 280 тыщ населенья, провинция Атлантическая Луара, и, действительно, до океана 50 километров – а там, за вересковыми пустошами с торчащими там-сям то ли менирами, то ли дольменами, все время путаю эту кельтскую древность, – скалистый спуск к океану, где можно купаться или жарить на железном листе собранных в камнях мидий, или заночевать в гроте, только осторожно, чтобы не захлестнул океанический прилив;

а еще можно сидеть на травке под стенами замка Анны Бретонской – вдыхая запах свежескошенной травы, с бутылкой пива – и, остро ощущая свою незаконность и призрачность, то, что меня здесь быть не должно – наблюдать людей, свет, дома;

или на велике вдоль Эрдра – жилые корблики-дома, навсегда пришвартованные к набережной – тихие пригороды – и, дальше, среди малоэтажной заселенности, уже прогалинки леса, подозрительно похожего на парк;

и всякое такое прочее;

– а главное, возможность вечерами сидеть спокойно дома и, не торопясь, переводить полюбившуюся книжку (интересно, куда она делась – эта счастливая способность работать в комнате, где находятся 5-10 человек?) – без которой все остальное быстро надоело бы.

… вот так вот мы жили.

* * *

Дома? Это у Алика с Олей – или на сквоту.

Алик и Оля жили в многоэтажке арабско-бедняцкого гетто, называвшегося Malakoff (в честь победы над нами под Севастополем – Малахов курган, да), и выглядевшего по нашим меркам достаточно благоустроенно, если б не растекшееся по улицам ощущение социального уныния.

– впрочем, арабы не унывали, и вечерами перед подъездами ошивались шайки приблатненного молодняка (раскручиваемая на пальце цепочка, пружинящая походка и местный шик – одна штанина навыпуск, вторая заправлена в белый носок), арабчата помладше тоже старались – и пятилетние пацаны кричали друг другу: «Э, брат! На Коране клянусь тебе, брат!»

– но «брат» это для своих, для «чужих» было: “Ecoute, cousin! ”, слышь, кузен, двоюродный братец – и, с арабским акцентом, это звучало (намеренно) – нагловато.

Сквот же (занятый выселенный дом) находился почти в центре, на улице, чье название, chaussee de la Madelaine, поначалу звучало для меня таким «французским», но скоро стало просто - названием.

Сквот достался нам по наследству от умершего от рака друга, Яна (мы были на похоронах, и я навсегда запомнил: вместо речей, траурного стеснения и тоски – юная сестра, неумело играющая на флейте – потом друзья-музыканты тоже играли ему музыку – веселую)…

* * *