— Три недели? — переспросил Сергей Александрович и посмотрел на директора, точно моля о защите. — Я не могу.
— Или вы будете лечиться, — перебил врач, внушительно сдвинув брови, — или я заранее выпишу вам путевку в желтый дом. У вас абсолютное переутомление, мой дорогой, абсо-лют-ное! Понятно?
Сергей Александрович вздохнул и покорился. Директор приказал подать машину. Врач поручил санитару доставить Сергея Александровича домой.
— Я сам провожу, — вмешался Смирнов.
— Зачем же? — удивился врач, — Проводит санитар.
— Он не знает адреса.
— Шофер знает. К тому же Сергей Александрович в сознании. Может сказать.
— Меня это нисколько не затруднит...
Врач пристально посмотрел на Смирнова. Стекла очков поблескивали холодно, испытующе. Смирнов покраснел.
— Санитар может вам понадобиться... Вдруг несчастный случай. А я все равно свободен...
...Круто повернув, автомобиль выскочил из фабричных ворот на шоссе. Асфальт был голубым — в нем отражалось небо. Края шоссе были осыпаны желтым цветом акации. Машина шла ровно, мягко шелестя шинами. В лицо упирался ветер, захлестывал дыхание. Машина сбавила скорость; мотор звеняще завыл, одолевая подъем. Начались зеленые и розовые предместья.
Остановились у желтой невысокой калитки. Смирнов бережно взял Сергея Александровича под локоть. Сергей Александрович вырвался и с досадой сказал:
— Вы считаете меня наполовину подойником, Смирнов. Вы ошибаетесь, уверяю вас.
На желтые стены дома облокотились тополя и березы. Земля похрустывала под каблуками. Смирнов позвонил. За дверью послышался перебивчатый чокот каблучков.
Дверь открыла Ольга, дочка Сергея Александровича. «Почему так рано?» — хотела спросить она, но только ахнула, увидев иссиня бледного отца.
— Пустяки, — сказал Сергей Александрович, судорожно глотая слюну. — Я просто заработался. Мне дали полторы недели отпуска.
— Три недели, — поправил Смирнов.
— Полторы неделя отпуска. — упрямо повторил Сергей Александрович. — Вас не спрашивают, Смирнов! Вы бы лучше побрились!..
Ольга схватила его за руку и увела в спальню. Смирнов остался один.
На пианино стояли те же китайские вазы, так же сурово смотрел со стены бородатый Галилей. Жестко отсвечивала накрахмаленная скатерть. Комната отражалась в паркете, как в тусклом зеркале. Все было чистым, блестящим, не холодным; даже мраморная группа «Материнство», освещенная солнцем, казалась прозрачно теплой, восковой.
Смирнов осторожно сел на диван и увидел в зеркале свое лицо. Небритое и скуластое, оно показалось ему отвратительным. Воротничок был серым, галстук — смятым и перекрученным. На сорочке бледно розовело пятно.
Смирнов закрыл воротничок, сорочку и галстук отворотами пиджака и сразу стал похож на бродягу, как их рисуют в юмористических журналах. Рукава были коротки; очень некрасиво вылезали из них большие красные руки, похожие на гусиные головы. Смирнов хотел встать и уйти, не дожидаясь Ольги, но не успел. Четко отстукивая каблучками, она вошла в комнату.
— Что вы ежитесь? — спросила она. — Нездоровится? Может быть, дать вам аспирину?
— Немного знобит, — соврал Смирнов, — пряча под диван ноги в давно нечищенных, рыжих ботинках.
Она принесла ему стакан чаю. Он пил и рассказывал о ходе опытов, о несчастьи, случившемся с Сергеем Александровичем, о советах врача. Внезапно он побагровел и чуть не уронил стакан: увидел широкие черные полосы под своими ногтями. Он сразу вспотел, вынул носовой платок и сейчас же сунул его обратно в карман: платок был очень грязным. Вытереть пот рукавом он при Ольге не осмеливался. Она как нарочно, пристально смотрела на него.
— Вы не были у нас целых две недели, — сказала она. — Неужели действительно вы так заняты?
Она сидела около окна, ветер шевелил тонкую прядь ее черных волос. Губы горели на смуглом ее лице. Она прищурила глаза и нетерпеливо сдвинула брови. Смирнов ответил:
— Работы очень много... Я бы и сегодня не попал к вам, но некому было проводить Сергея Александровича... Кроме того, как мне кажется, вы предпочитаете общество Зорина...
Она молчала. Часы звонко отсчитывали секунды. Она сказала с печальным вздохом:
— Вы врете, вас не знобит. У вас грязный воротничок, и вы его прячете.
Смирнов заерзал на стуле. Вместо кашля он издал невнятный стон. Ольга добавила еще более печально:
— И ногти не чищены, и носовой платок, как половая тряпка.
— Это неважно. — пролепетал Смирнов.
Свои губы он чувствовал неповоротливыми, деревянными.
— Очень даже важно! — рассердилась она. Можно подумать, что наши молодые инженеры получают по три рубля в месяц. Ходят рваные, нечесаные. Ведь поймите наконец, Смирнов, что, помимо всего прочего, вы срамите республику!..
— Меня автомобиль ждет, — заторопился Смирнов.
Ольга проводила его до калитки. Он шел, немного отставая, чтобы она не видела его рыжих, потрескавшихся ботинок.