Рассказы

  Им она открыла большое широкое в человеческий рост окно (сбоку от учительского стола), и распахнув его настежь, мы встали в проеме вместе на подоконник-ступеньку (ей тоже захотелось глотнуть свежего воздуха). Она устроилась чуть глубже меня, чтобы высокие каблуки ее туфель остались внутри классной комнаты и не застряли в алюминиевом профиле рамы. Мы просто стояли рядышком, держась за стену, и молчали. Во рту у меня перекатывался и таял леденец. Его почти музыкальное постукивание о зубы слышно было, думаю, только мне. Я получил конфетку от учительницы, когда выяснилось, что и я не курю. Она достала ее из той же складки, скрывающей карман, из которой раньше появился сложный ключ. Фантик шуршал в ее руке (потом в моей) так громко, как шуршала бы, наверно, пара крылатых больших тараканов, запертых в коробке из-под зернистого творога.

  Щеки учительницы скоро порозовели и почти сразу после этого стали едва ли не пунцовыми, потому что было очень ветрено, потому что мы стояли в окне 41-го этажа, потому что прямо под ногами нашими ужасно глубоко внизу шумела широкая улица с пустыми тротуарами и шестиполосными автомобильно-тараканьими бегами. И потому что ей стало страшно высоты и того, что я слушать кого-либо, кроме себя самого, кажется, не очень-то готов и умею. И как и мне, ей было ясно по тону, с которым беседовала со мной директриса, что места в этой школе я не получу.