РАССКАЗЫ

Лера качнула растрёпанными волосами, молча развернулась и пошла прочь. Холодная ладонь, исчезнувшая на секунду, снова коснулась моей спины. Я начал зло натягивать водолазку. К Ольге? Пожалуй, нет, Ольга не любит тяжёлых тем. К Ирке… Да, точно, к Ирке! Эта поклонница загробной поэзии смотрит на тебя перманентно трагическими очами, запоем читает Януша Вишневского и, вообще, склонна к душераздирающим монологам, хоть своим, хоть собеседника. Это мне сейчас и нужно. Хотелось рассказать про леденящее прикосновение, ночные гудки из ниоткуда… чтобы пожалели.

У свежевырытой ямы жались друг к другу пять человек. Среди них я узнал бывшую жену Джамала Лидию, с которой они прожили около полугода. Обычный студенческий брак не понятно с чего и для чего. Странно было видеть её здесь. Восходящая оперная дива, замужем за более чем успешным бизнесменом. Это всё поспешно изложила мне на ухо Катенька, наша с Джамалом бывшая однокурсница, упорно не желавшая выпустить из своего поля зрения ни одного из тех, кто напоминал ей об ушедшей юности. К нам, горбясь и кутаясь от промозглого ветра, подошёл Колян.

— Всех обзвонил, обещали многие, а вот… — он обвёл рукой пустое февральское кладбище.

— Ты-то как узнал? — я поправил шарф. Ангина, конечно, сейчас не так страшна, как в консерваторские времена, когда я мечтал об оперных подмостках, но всё равно валяться с температурой не хотелось. Я занимался поставками элитного чая из Японии. Бизнес не любит чахлых.

— Мы-то корешились, — Колян вздохнул. — Не нравился мне Джамик последнее время…

— Пил?

— Да ну! — однокашник отмахнулся. — Потерянный был какой-то. В театр его так и не брали, фактура, блин, не та. В ресторан пристроился. Оттуда тоже попёрли, сказали, нерентабелен живой вокал. Восток изображают гурии голопузые. А вокал… — Колян грустно усмехнулся — Таркан у них в чести. В цифре, разумеется.

— Слабак! — меня обидело, что Джамал из-за такой ерунды вынудил меня ёжиться от прикосновения холодной ладони и вслушиваться в зовущие гудки невидимого ночного поезда. — Свет клином на музыке не сошёлся. Больше половины наших не по профессии работают. Никто вены не режет.

— Легче всего обвинить в слабости, — голос Коляна подёрнулся колким инеем. — А мы не при чём. Сам виноват, вроде. Но не всё так просто. Бывает, что… — Колян умолк. Было видно, что он хотел сказать многое, да слова смотались в тугой ком, распутать который он был не в силах. — Джам говорил, чужой он.

— Кому чужой? — встряла Катенька. Она собирала сведения, чтобы потом донести их до всех и каждого, кто хоть в полглаза видел когда-то усопшего.

— Ну-у… — Колян посмотрел на тяжёлые сырые тучи. — В широком смысле. Видел он как-то всё иначе. Чужой и баста.

— Может, это… по национальности? — предположил я, вспомнив недавно виденную картинку, как стая бритоголовых молодцев самозабвенно изуверствовала над пареньком с ярко выраженными этническими чертами. Тот что-то кричал на незнакомом гортанном языке. Снег вокруг был покрыт тёмно-красными пятнами. Точно такими же, какими бы покрылся, избивай любого из нас, со славянским лицом.

— Наверно, и это тоже, — согласился Колян. — Всё на рожон лез. Ему «Россия для русских!», ноги бы делать, а он пытается им что-то доказать. Хаяма вспоминает, Хафиза… Потом перестал.

Меня подмывало назвать наивного Джама дураком, но не хотелось обижать Кольку. Кажется, он, действительно, был искренно привязан к другу.

— А, может, любовь? Он же такой романтик… был? — резво оседлала любимого дамского конька Катенька. — Как он Ленского пел на дипломном! Дора и та чуть не рыдала, — Дорой звали старую, как дуб князя Болконского, и злобную, как Кабаниха фониаторшу.

— Вроде было… — Колян наморщил лоб — не говорил он на эту тему. Однажды только. Нарезались мы с ним раз, он стихи свои читал.