РАССКАЗЫ

Снова мой компьютер подвергся варварскому отключению. А я зло прорыдала в подушку всю ночь. Да, Валеркино лицо слишком часто всплывало в моём воспалённом сознании. Он был лучшим. Самым лучшим. Нет, единственным

 на свете! Когда я позволяла себе расслабиться, в моих ушах снова звучал его мягкий баритон: «Мы с тобой — дождевой червь. Если разорвать, немного поизвиваемся, а потом всё равно сдохнем». Это была его неповторимая манера признания в любви. Такая странная и родная. Я извивалась, как и положено половине червя, зарывалась лицом в подушку, рвала наволочку зубами, чтобы спящий в соседней комнате Пашка не услышал моих завываний. Что говорить об этих бездушных самцах, если даже лучший из них…С годами моя уверенность только крепла. От Наталки ушёл муж, променяв её на тупую куклу из рекламного. Ирка едва не наделала дел, когда ненаглядный Юрик «сделал ноги», узнав о её беременности. Чёртов главред перещупал всех подчинённых женского пола, включая уборщицу тётю Полину, когда его жена лежала в онкологии. Ненавижу!

Ночью я вышла в Интернет, запасясь неопровержимыми аргументами. Вывалив все примеры на голову Людмилы, подвела итог:

— Их прощать?!

— Давай оставим пока эти истории. Дело в том, что ты в своей обиде видишь только такие ситуации. Другие просто отказываешься замечать.

— А они есть?!

— Есть. Люди и ситуации всегда конкретны. Обобщать — удел поверхностных личностей. Твой муж оказался слабым. Предал. Почему ты так уткнулась в него и не хочешь поднять головы и увидеть что-то, кроме пуговиц на его рубашке? Ты хранишь ему верность. Точнее своей обиде на него. По сути, посвящаешь этому жизнь. Отпусти его.

Я храню ему верность?! Посвящаю жизнь?!! Ломало от этих фраз меня жестоко и долго. И что-то сломалось…

— Люда, я знаю, что в реальности ты встречаться почему-то не хочешь, но у меня край. У Пашки сегодня день рождения. Я тебе про парусник рассказывала, помнишь? Мне не хватает баксов сто. Для меня это очень важно…

Я позвонила в дверь. Сейчас я её увижу. Ту самую Людмилу, которая научила меня выплакивать свою боль. Которая так терпеливо помогала увидеть что-то, кроме пуговиц на Валеркиной рубашке, сумевшую излечить половинку разорванного червя… Сейчас, сейчас…
Послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стоял Лёша. Я задохнулась, ноги стали ватными.

— Ты?!!

— Галка…

Я выскочила из подъезда, точно пробка из шампанского. Опять ложь! Предательство! Меня вывернули наизнанку, выпотрошили из меня то, в чём я даже себе не могла признаться много лет! Лживые, мерзкие, жестокие самцы!

Пашка сидел в своей коляске лицом к окну.

— С днём рождения, мой капитан! — на вытянутых руках я гордо держала чудо — модель парусника, повторяющую оригинал в мельчайших подробностях. Мой пятнадцатилетний сын обернулся. Лицо исказила гримаса. Неожиданно он с силой рванулся из оков инвалидного кресла и ударил сжатым судорогой кулаком по подарку.

— Зачем ты мне врёшь?!! Я же никогда… Зачем ты вообще родила меня… такого?!