РАССКАЗЫ

Прошло несколько часов. Видимо, чтобы связаться по рации с лагерем, Зурабу приходилось проделывать неблизкий путь. Дышать становилось всё трудней. Стараясь отвлечься, я вскрыл банку и принялся есть. Сколько понадобится времени, чтобы спасатели добрались сюда со своей техникой? Как будут сражаться с гигантской глыбой, отгородившей меня от последнего шанса увидеть небо? Не взрывать же… Не надо об этом думать. Меня трясло.
Часов через десять голова начала выделывать в пространстве нелепые кульбиты. В ушах звенело. Кислородное голодание. Память крутила невесёлые ролики о заживо погребённых, ломающих ногти о деревянную крышку, поседевших…

— Зураб, — позвал я, не надеясь на ответ. Мне нужно было слышать человеческий голос. И тут я разобрал какое-то шевеление. Господи, спасибо тебе!

— Живой? — Инструктор едва переводил дыхание.

— Ну, что там?

— Нормально. Скоро будут.

— Я думал, ты не вернёшься. Карту им дашь и всё.

— Гонишь меня что ли? — Голос из-за каменной стены усмехнулся.

— Хреново мне…

— Я это… короче, там вход завалило. Так что тут буду. Они завал разберут и скоренько нарисуются.

— Найдут? Лабиринты-то…

— А рация? Да и пошмыгаю туда-сюда. Всё равно делать нечего. Новости тебе докладывать буду. Не дрейфь. У меня и не такое бывало. Помню вот…

Голос Зураба отдавался в мозгу колоколом. Воздух неумолимо превращался в тошнотворный тепловатый кисель. Жижа заполняла лёгкие. Я захлёбывался ею, как в детстве, когда тонул в глинистом карьере.

— Эй, — глотка точно войлоком забита. — Кранты, кажется…

— Кончай пургу гнать! Скоро придут. Между прочим, если подходить с практической точки зрения, тебе повезло, — голос перемежался с лязгом металла о камень. Мудрит там что-то инструктор.

— Неужели? — проклацал я не попадающими от холода друг на друга зубами.

— Есть такая метода: приходишь к психологу, ничего не радует, жизнь — дерьмо, все люди — свиньи, и солнце — долбанный фонарь, где-то так…

— Депрессия, — подсказал я. — И что?

— Посылает он тебя копать хорошую такую ямину. Укрепляешь, конечно, как следует, подстилочку туда и укладываешься. Всё путём, человечек тебя какой-нибудь страхует. Он же тебе настил сделает, землёй припорошит. Получается комфортабельная могилка.

— Бред!

— Ты дослушай!

— Смысла не вижу.

— Смысла до чёрта. Полежишь в такой могилке суток двое, вылезаешь другим человеком.

— Свихнувшимся?

— Наоборот. Как заново рождаешься. Солнышку, травке, букашкам разным радуешься. От людей и то не тошнит!

— Ага, видел таких в дурке на практике, всему рады, — прохрипел я. — Что бы они сказали, если бы их ещё и холодной водой полить?

Зураб примолк. Слышалось только противное повизгивание металла. Фонарик на каске замерцал. Дурак, зачем раньше не выключил! Теперь даже в случае крайней необходимости не смогу осветить свой каменный мешок. Я запаниковал. Безвоздушный кисель залился в дыхательное горло. Подыхающий внутри меня зверь забился в агонии. Я начал сползать в кромешную, бесперспективную темноту.

— Серы-ый! — Голос Зураба. Словно верёвку в прорубь кинули, где барахтаешься, не чая уже выбраться. В висках горячими толчками пульсировала кровь. Она заполнила лицо, как водород заполняет воздушный шар. Вот-вот треснет кожа. — Ты что там?

— Трындец…

— Не кипеши! Когда суетишься, кислорода переводишь больше. Тут щели есть, засыпало их только. Я разгрёб. Поступает воздух. Немного, но, если…

— Не могу!