РАССКАЗЫ

На него нашла восторженная болтливость. Болезненная нежность сменилась плещущей во все стороны радостью. Радость рождалась из всего: из запаха её тёплых от солнца волос, от мягкости подушки, от нахальных скачущих солнечных зайчиков, он густого кофейного аромата…

Одевал он Её долго и тщательно. Не все принесённые из магазина тряпки подходили. Ведь он никогда не покупал женских вещей. К тому же она была такая изящная, что подобрать одежду Её размера было довольно трудно. Пришлось повозиться. Зато результат превзошёл все ожидания. Особенно ему понравился эффект, когда ярко-ультрамариновая тёплая куртка неожиданно отразилась в её глазах – берлинская лазурь. Они наполнились такой глубокой синевой, что у него захватило дух.

«Кино, наверно снимают, – слышал он позади себя озадаченный шёпот на улице. – Нет, скорее всего «Скрытая камера», – со знанием дела опровергали наиболее продвинутые телезрители. «Может, псих?» – сомневались другие.

А ему было всё равно. Он шагал по оживлённому проспекту, осторожно, но крепко прижимая к боку свою резиновую спутницу. Её волосы щекотали ему щёку и нос и, видимо, от этого, постоянно хотелось смеяться. А, может быть, и не от этого… Лисица резвилась где-то в груди, игриво заскакивая в живот или подпрыгивая к горлу. Впервые он не мог не дарить свою широкую улыбку всем, кто попадался ему на встречу. И было всё равно, считают ли его психом, провокатором или беднягой-актёром, обречённым на такое дурацкое представление посреди мегаполиса.
Осенний парк швырял к их ногам купюры жёлтых листьев, словно оплачивал спектакль о невесомой нежности. Аплодировал тонкими руками чёрных веток. Шептал с придыханием : «Браво!». И только люди, выгуливающие по мокрым ноябрьским дорожкам собачек и детей, с ужасом шарахались от странной пары, кружащейся в самозабвенном танце «на ковре из жёлтых листьев». Дети смеялись и показывали пухлыми пальчиками в направлении смешного дяди в длинном сером плаще и большой куклы, которую тот трепетно прижимал к своей груди. Компания подростков долго рассматривала танцующих, оглашая парк жеребячьим буга-га и отпуская недвусмысленные комментарии, запивая их пивом. Старушки или крестились или вспоминали Сталина, при котором такой ужас был бы недопустим. А большинству спешащих куда-то людей не было до них никакого дела.
Он же ничего не слышал. Он был абсолютно счастлив. И, казалось, наконец, жизнь вошла в то самое тёплое, уютное русло, о котором он видел сны почти с самого детства. Или он был сейчас просто героем собственного сна? Она тоже ничего не слышала. Она же была резиновая.

Звонок в дверь заставил его оторваться глазами от бледного лица Вари. В квартиру ввалился раздосадованный Борис. Очередной скандал с женой делал его похожим на нахохленного попугая. Правда, сам себя он олицетворял с орлом.