РАССКАЗЫ

И я послушно искала в Интернете одесский памятник, чтобы в другой раз угодить дотошной бабе Капе.  
Или дед Олег и Сергей Александрович, коренные ленинградцы, цапались на предмет оттенка скамеек в Летнем саду 38-го года. Доходило чуть не до драк. Разбушевавшихся стариков приходилось разводить по разным комнатам и выдавать каждому по иллюзии: с белыми лавками одному, другому — с бежевыми.
Жизнь в пансионате бурлила.

***

И всё же я была плохой колдуньей. Не увидела… Но Яшар-то не мог не знать! «Бывают иллюзии, которых мы не вправе касаться» — неужели это правило было ему дороже собственной жизни?
Подтекающий на бензоколонке шланг. Лужица бензина. Искра. Почему Вселенная порой объявляет неприкосновенной случайность? Мне плевать, Вселенная, на тебя и твои правила! Я бы легла поперёк порога, собачонкой вцепилась, не пустила, я бы… я бы… 
Единственное спасение от дежурных соболезнований — дверь, замок. Вырвать с мясом телефонный шнур. Потом лежать. Перед глазами на обоях блёклые полоски. Если от них отвернуться, мир напомнит — в нём есть кресло, в котором Яшар любил сидеть, подобрав под себя ноги; его книги; большая щербатая кружка… А зачем они теперь? 
На работе я взяла отгулы. Потом ещё. И ещё. Потом уволилась, продала квартиру и купила подальше от города крошечную избушку. Да и полоски на обоях стали лезть не в своё дело — твердили, что Яшар грозился учинить ремонт. В новом жилище обоев не было. Не знаю, что в нём было. Квадратик стены у кровати. Его помню до мельчайшей трещинки. А ещё страх — оторви от стены взгляд, сознание само нарисует мираж. Будет он стоять передо мной большой, неуклюжий, конфузливо улыбаться и… всё.  
Зачернённые временем и сыростью жилки на деревянной стене бежали перед глазами и ныряли в мир за пределами моего квадрата. В иллюзию. Когда растворялись там, мне до них не было уже дела. Дерево… Эхо нежности, рождённой очень давно. Где-то за пределом. Дерево — не только стены. Иногда это тёплые, живые цветы. Немного смешные, похожие на картофельные. Яшар тоже был таким — тёплым, немного смешным и…  
Я села. Страшно. Но видеть ту яблоню мне было необходимо. Память всколыхнула подобие тепла, а я так замёрзла. Яблоня… цветущая… в октябре… на крыше. Я принялась судорожно вызывать иллюзию прошлого. Перед глазами бежали чёрные прожилки на деревянной стене.  
Ещё раз — тусклые полоски на обоях.  
Снова легла. Раз мой дар не желает являть то, что я хочу, шёл бы он!
Но он не шёл. Он бунтовал. Действовал на своё усмотрение. Только, наверно, сломался. Теперь, как заезженная виниловая пластинка, повторял одно и то же — чёрные прожилки, блёклые полоски. Куда ни глянь, перед глазами проклятые стены. Всюду! Да такие — упираешься в иллюзию лбом и идёшь сквозь неё на ощупь.  
Впрочем, иногда эти стены мне нравились. Приходили какие-то люди из иллюзорного мира, охали, потом заводили шарманку: «молодая, ещё встретишь», «не последний на свете». Раньше в такие минуты казалось, что Вселенная жестоко поглумилась, забросила в мир, где я единственный представитель своего подвида. Другие жили по каким-то иным правилам. Свои я им не умела растолковать. Как объяснишь, есть-де такие белковые образования, вроде меня, которые не умеют и не хотят заменять одного другим? Поток слов перекрывал доступ кислорода, вскипал, жёг горло, но так и не проливался. Только бессильная ярость и удушье.  
Теперь хорошо. Едва кто-то запевал опостылевшую песнь, перед глазами падала стена. И славно. Стены молчат. 
Только вот моя картофельная яблоня пробиться сквозь них тоже не могла.

Погас свет. Я шарила на полке, погрузив руки по локоть в иллюзорную стену. Где-то была керосинка, но чёртовы полоски загородили обзор. Рядом кто-то вздохнул. Я отпрянула. 

Яшар сидел у стола, подперев щёку ладонью. 
Я стояла с керосинкой в руках, пытаясь вжаться спиной в стену давно проданной квартиры.