Рассказы 15. Homo

Девчонка остановилась прямо напротив Шульгина, посреди тротуара, сунув руки в карманы. Склонив голову, она смотрела на него. Серые большие глаза, черная толстовка, черные кроссовки.

– Здравствуй, Ника, – улыбнулся Шульгин, радость дурацкая подкатила комом.

– Здравствуй, Шульгин, – сказала Ника и пошла.

Шульгин сунул свистуна в рюкзак, догнал ее. Они некоторое время шли молча.

– Значит, ты нас не забыла, – сказал Шульгин.

– Когда вы пришли, я подумала, что вы не обознались, и решила поискать в памяти. Прослушала Мышу и Кубок.

– Мышу и кубок… прослушала… понятно, что тут непонятного, – повторил Шульгин задумчиво.

Ника рассмеялась. Этот смех он у нее любил особенно. Очень тихий. Ему даже казалось, что она так смеялась только с ним. Ника остановилась и достала из рюкзака механическую мышку, Пьеро и обычный кубок. Шульгин вздрогнул, когда Мышь проворчала голосом суховатым и вежливым:

– Ну вот, карты раскрываем, значит.

– На людей надежды мало, расскажет, – возгласил сварливо Кубок.

Пьеро молчал.

– Но Техподдержка… получается, про них знает, – вскинул глаза на Нику Шульгин. И подумал, что ворчит, как этот старый медный Кубок.

– Техподдержка свой человек, – ответила Ника. – Он эту память мне оставляет каждый раз, хоть и ругается. Теперь я к Васе.

Шульгин кивнул. Ясно, значит, на станцию, что тут неясного.

Спустились в переход. Ника шла, вцепившись в лямки рюкзака. Машинально отвечала. Иногда поворачивалась к нему. Слушала. Опять отворачивалась. «Вспомнит и придет… как сегодня пришла, и много лет так будет идти, ну просто не будет меня, а может, и не вспомнит, да и черт с ним», – думал Шульгин, покупая Ваське шоколад и пирожки с яблоком, тот просил «те, которые у перехода продаются, такие, узелком». Оглянулся быстро. Ушла, не догонишь… И рассмеялся. Ника стояла в толпе, глядя на него.

Род Велич Гуманизация

– Дед, деда!

– Терраформирование – это как сделать из непригодной для жизни планеты Cкажи, а что такое гуманизация? – Маленькая Маринка скачет по гладким каменным плитам, словно играя в классики.

Мы спускаемся от дома на горе вниз по мощеной дороге. Интересно, где она услышала это слово?

– Хороший вопрос. Многие путают «гуманизацию» и «терраформирование», – говорю я, подражая тону лектора из видеоуроковпригодную. А гуманизация – это подготовка уже пригодной планеты для безопасной и удобной жизни земных колонистов. Это как из дикого леса сделать уютный сад, понятно?

Я вдыхаю смолянистый запах кипарисов и саговников, зеленеющих вдоль дороги. Хорошо прижились на здешних камнях. Из зарослей доносятся трели цикад. Райское спокойствие курортного мира.

– Понятно. – Маринка поправляет панамку и тут же перескакивает к новому вопросу: – А что труднее?

– Терраформирование однозначно сложнее и дороже. Уйдет много-много лет работы, прежде чем на новой планете вырастут цветы и люди смогут гулять без скафандров. Пригодные для жизни миры – огромная редкость в нашей галактике!

Дорога изгибается вдоль склона и ныряет в прорезанную в скале террасу. Воздух уже заметно прогрелся с утра, но в тени еще царит приятная прохлада.

– А наша Тейя сразу была пригодная? – не унимается Маринка.

– Да, мир Кесслер-1А был уже обитаем, когда мы прилетели сюда. Я сам участвовал в его гуманизации.

Внучка серьезно смотрит мне в глаза.

– И как, страшно было?

Я морщу лоб, припоминая те далекие времена. Было ли мне тогда страшно?

– Пошел! Пошел! Пошел! – орет над ухом сержант.

Десятки кованых ботинок гремят по железному трапу. Над головой тяжелые лопасти конвертоплана молотят горячий воздух. Высадив космодесантников на жаркий песок, винтокрылые машины снова взмывают в небо.

– Первое отделение – северный вход! Второе отделение – южный! – голос комбата шипит из наушника. – Третье – охраняете периметр и внешние стены. И чтоб ни один таракан не ушел!

Хорошо ему там командовать, наблюдая с безопасного расстояния.

Надо мной нависает черная громада улья. Гора из угрюмых глыб вздымается посреди пустыни, словно гигантский муравейник. И какому дураку пришло в голову прозвать их ульями?

Солдаты первого отделения грузной трусцой движутся в обход. Мы идем прямо, где на возвышении, меж камней чернеет зев прохода внутрь горы.

В первых рядах – уже нюхавшие порох ветераны, они живо карабкаются по голым камням с оружием наперевес и, не сбавляя хода, ныряют в темный провал. «Желторотики» вроде меня, кто только из учебки, стремятся не отстать.

Я невольно замираю над зияющей дырой. В лицо бьет горячий воздух и запах гари.

Сержант Ульман сочувственно косится на меня.

– Первый вылет?

Несмотря на немецкую фамилию, внешностью он больше напоминает мексиканца и говорит на общеземном с заметным арабским акцентом.

– Да не дрожи ты так! – ухмыляется он, щелкая предохранителем своего пулемета. – Там всех тараканов с воздуха напалмом выжгли. Наше дело – убедиться, что все чисто, и отработать раненых. Чтоб не мучились.