Рассказы

— Это как же? — удивился его собеседник.

— А так. Он был под кайфом и пошел купаться. Я видел — женщина с ним была, симпатичная такая. Они шли к морю. Часов примерно в одиннадцать. Кто же купается в это время? Я еще сказал: куда так поздно?

— То есть ты спросил у них?

— Нет, зачем? Я это сказал себе. Если честно, он сам виноват. Женщина… Готовясь забить очередной шар, Аман, как бы между прочим, спросил его: — Говоришь, он был пьян?

— Вместе не пил, — парировал Самед. — Но и так видно, в чем тут дело. Никто так просто не умирает.

— Что верно, то верно, — глухо отозвался Аман и заключил свою речь точным красивым ударом. Забитый шар, запрыгав, успокоился в лузе.

— Помните, — обратился Самед к толпе болельщиков, — помните, в позапрошлом году один, тоже вот так вот… Еле спасли. Если честно, такая баба была с ним, ребята. Ох!..

— Да было дело, — вяло отозвался кто-то. — Но тот был выпивоха, дай Бог. А этот-то… С кем-нибудь он пил?

Никто не ответил на этот вопрос. Но все же среди нас был человек, который мог бы похвастать этим, и об этом мне было известно больше, чем кому-либо. Но об этом не сейчас…

Самеда позвали к выходу. Он простился с нами, передав кий Мергену, и направился в вестибюль, где росли бутафорские пальмы, и где его ждала симпатичная блондинка.

Будто с уходом Самеда получив право говорить, Аман наконец оправдал мои пошатнувшиеся было надежды. Скорее интуитивно, чем опираясь на твердую логику, я стал догадываться, что Аман еще не рассказал все, что знает о последних днях Шарли. Но я не мог догадаться об истинных мотивах его поведения тогда, впрочем, как и теперь…

— Иду я однажды берегом… — Он прицелился к дальнему углу с весьма удобной позиции. Рассказ прервался ровно настолько, сколько он готовился произвести удар.

— Так вот, иду я по берегу, дай Бог памяти, дней десять назад, следовательно… — запнулся он, — где-то… где-то, ну да! Дней за пять до всего этого. Естественно, что после обеда.

Аман работал в маленькой конторе, которая вела непонятные для большинства здешних жителей наблюдения за местной флорой и фауной или даже атмосферой, возможно, это был филиал какого-то столичного НИИ, и в летнее время «браконьерничал», если пользоваться его же языком, заводя кратковременные знакомства с приезжими красотками. Как ни странно, он производил на женский пол неотразимое впечатление. В особые минуты прилива доброты с ним можно было говорить о женщинах, и тогда его карие глаза искрились особым светом, что очень красило его лицо. Он становился привлекательным, и большой живот не был столь заметным.

— Так вот, иду я по берегу и вижу — ничком лежит у воды Шарли, наполовину в воде. Тяжело дышит. Спрашиваю: что, мол, парень, неглубоко плещешься? Он поднял на меня почерневшее лицо, в глазах, не поймешь, то ли мольба, то ли страх, словом что-то дикое. Меня передернуло. Я понял, что ответа не следует ждать, но он заговорил: «Знаете… я побывал там! — речь его была прерывиста. При первых же словах трясущейся рукой он показал назад, на море. — Страшно… я умер. Я сейчас уже не живой!»

Я присел. Почти в упор посмотрел ему в глаза и увидел, что он не обманывает. «Как это случилось?» — спросил я. И тогда он рассказал: «Заплыл я далеко, дальше, чем когда-либо. Плылось удивительно легко. Словно не вода, а что-то воздушное несло мое тело. В какой-то миг случайно обернулся назад и увидел, что берега за мной нет. Исчез! Превратился в дым! В конце концов, я его увидел, но потратил на это не мало сил… Да и едва ли можно было назвать берегом то, что я увидел. Он колыхался вдали, словно воздушный занавес: то его видно, то нет…»

Я вслушивался в рассказ человека, только что вырвавшегося из когтей смерти. Волнение его не проходило, лицо никак не восстанавливало свои естественные краски, но речь уже не была такой сумбурной.

«Будто полмира навалилось на меня, руки и ноги свело, нет, не судорогой, а чем-то другим! Страхом, не страхом, горем каким-то! Нечеловеческое горе на меня навалилось! И я был один. Мне кажется, я все равно не смогу описать весь ужас пережитого, да это и нельзя передать словами. Я сцепился с морем и, кажется, проиграл… Нас, людей, много, и нет у нас времени думать о настоящем горе, ибо живем мы все вместе и один раз. Не в этом ли наше горе? Не в этом ли наше несчастье и будущая погибель?.. Мы не задумываемся над смыслом жизни. А жаль. Стоило бы… за какие-то секунды, балансируя между небом и водой, жизнью и смертью, я узнал гораздо больше о земной сути человечества, чем за все прожитые до сих пор годы. Этого бы мне хватило надолго, может, и не только мне, но… Теперь это не важно, ну, да ладно… Что-то мы одиноки в этой жизни… Одиноки во всем Мироздании! Одиноки даже на этой земле, и море — наш враг!.. Поверь мне, у нас нет друзей во всей Вселенной, кроме нас самих. Вот что я понял, когда беспомощно повис между Небом и Землей, а потом стал глотать соленую воду… Да мы одни! Но этого нам не понять никогда. И, возможно, человечество кончит самоубийством…»

Вот, пожалуй, и все. Все о нем, о Шарли.