Рассказы

Чтобы не попасть под суд за растрату, он был вынужден выплатить огромные деньги, возмещая ущерб, нанесенный фирме непомерным аппетитом новой жены. Ума-то ведь Ниночка была среднего, не потрудилась узнать, кто настоящий владелец фирмы. Была уверена, что президент и хозяин – одно и тоже.

В результате всех затраченных усилий беременная Ниночка оказалась в малюсенькой комнатке в коммунальной квартире, – оставшихся денег едва на нее хватило, – с мужем-занудой, который с трудом пристроился юрисконсультом за гроши на какой-то заводик, без шуб, без денег и без надежды на светлое будущее.

Как говорится, каждому – свое.

Стул Бывальщина

В санаторий «У чистого пруда», или, как его для краткости называли, «Пруд», я попала случайно. Планировала съездить в Прагу, походить по ее старинным узким улочкам, но заболело колено, и от турпутевки пришлось отказаться. Моя подружка Настя, только что вернувшаяся из санатория, настойчиво советовала мне ехать именно в «Пруд».

– Поезжай, подлечись! Лечебные грязи, минеральная вода, прекрасная природа, комфорт, и, главное, очень внимательный персонал! Доброжелательный такой, но без назойливости. На следующий год поеду туда же обязательно!

Последняя фраза убедила меня в подлинной исключительности этой мекки оздоровления, поскольку Настя каждый год ездила в новый санаторий, и знала, о чем говорит.

Подъезжая к санаторию на рейсовом автобусе, убедилась, что окрестности очень даже неплохи. В ухоженном парке расстилался давший название санаторию пруд с небольшой купальней, за ним высилась чудом уцелевшая дворянская усадьба. Едва я с другими отдыхающими вышла из автобуса, к нам навстречу устремился толстенький улыбающийся человечек в светлом летнем костюме и громко представился:

– Я Петр Афанасьевич, генеральный директор этой здравницы! Рад приветствовать вас в нашем маленьком раю!

И сказал небольшую вычурную речь. Во время этой речи шустрые мальчики с тележками увезли наш багаж в здание. Когда я зашла в просторный прохладный вестибюль, меня ждала горничная. Проводив в номер, где уже стоял мой чемодан, рассказала, что где лежит и вышла, на прощанье мило улыбнувшись и пожелав приятного отдыха.

Я удивилась. Учитывая опыт посещения подобных учреждений, я приготовилась к долгой процедуре регистрации и самостоятельному подъему тяжелого чемодана по лестнице на нужный этаж. Здесь, действительно, все было продумано до мелочей.

Отдых и лечение были организованы великолепно. Меня все устраивало, и я даже не жалела о несостоявшемся вояже в Прагу. Контингент отдыхающих был пестрым, от простых работяг до научных работников, при этом, как водится, преобладали женщины. Редкие мужчины чувствовали себя бриллиантами среди мелкого речного жемчуга и взирали на дам с чувством ярко выраженного превосходства.

Мне их оценивающие взгляды были до фонаря, я сюда лечиться приехала, а не амурничать, и собственное общество мне нравилось куда больше, чем ухаживания нудного типа с комплексом Аполлона.

Я с удовольствием бродила по этажам санатория, больше похожим на музей. В фойе и коридорах стояли огороженные шелковыми шнурами исторические реликвии, оформленные табличками типа: «на этой софе любил отдыхать А.П.Чехов», или «тут сиживал граф А.Н.Толстой». Не слишком образованные постояльцы считали, что отдыхают там же, где некогда бывал создатель «Войны и мира», и никто их в этом разубеждать не стремился, подумаешь, инициалы не те! Мелочи жизни.

Кругом царили изысканность и роскошь, поэтому сиротливо стоящий в дальнем углу вестибюля заурядный металлический стул с черным сиденьем из кожзаменителя резал глаз. Ничего примечательного в нем не было. Выпуска восьмидесятых, драный, с наискось сточенными задними ножками, он вносил в это царство элегантности явный диссонанс. Возле него были прикреплены две нелепые таблички «не сидеть» и «руками не трогать», написанные кричащим красным шрифтом. Уборщицы, чрезвычайно добросовестно драившие все вокруг, к стулу даже не прикасались, и он, вызывающе пыльный, стоял в кругу грязи. В чем дело?

На мой невинный вопрос о странном стуле побледневший портье понес явную ахинею. У него получилось, что на этом стуле сидели Луначарский, Толстой и Достоевский, причем все одновременно. При этом он так заискивающе улыбался, что я прекратила расспросы, решив разузнать подробности у кого-нибудь другого, не столь слабонервного.

После обеда в мой номер пришла горничная для ежедневной уборки, и я снова спросила о стуле. Она зачем-то посмотрела по сторонам, заставив меня вспомнить о прослушках, скрытых видеокамерах и прочей шпионской чепухе. Потом напустила на себя нарочито простодушный вид и заявила, что никогда не обращала внимания на стоявшие в вестибюле стулья, чем заинтриговала меня еще больше. Что за таинственность?

На следующий день, увидев в вестибюле Петра Афанасьевича, я подошла к нему и задала тот же сакраментальный вопрос. Он широко улыбнулся и небрежно взмахнул пухлой ручкой.