Рассказы

Но всего более поразило граждан, смутило их покой, сбило укоренившиеся привычки, когда они в меньшем, чем обыкновенно, числе, но все же в достаточном, отправились в три часа пополудни на пляж купаться. В том месте, куда обычно приставали лодки, они увидели кол, крепко загнанный в песок, а на колу дикт, на котором было написано:

«В виду недопустимости голого тела — купатса строго воспрещатся».

Все поняли, что с этой минуты начались репрессии, и местная власть вплотную взялась за дело.

5

По всем уездным погребищенским городкам были разосланы товарищем Хрустом секретные предписания о розыске и поимке человека, главнейшей приметой которого было то, что он по какой-то никому неведомой причине появлялся в публичных местах голый.

В добавление к этому сообщалось, что преступник красив собой, отменно сложен и носит фамилию Прикота, а имя-отчество Илларион Михайлович. Но последнее бралось под сомнение, так как установить точно тождество Прикоты с указанным голым лицом не удалось, а посему предлагалось задержать Прикоту, даже если бы он не оказался голым, и всякого голого человека, даже если бы он и не был Прикотой. О последующем донести и ждать соответствующих распоряжений.

Положение, однако, тотчас же создалось весьма затруднительное и ввело местные власти в раздумье. Первое — какими путями найти Прикоту, ежели он не окажется голым, так как не по всей губернии его знали в лицо, а второе — в каких пределах искать голого человека, вернее, что называть публичными местами и что таковыми не называть.

В Высоком Млыне, куда секретное предписание пришло раньше, чем в иные места, затруднение началось с того, что долго никак не могли расшифровать самый текст распоряжения, написанного по-украински.

Однако Митрофан Феодорович Дюба, начальник уездного уголовного розыска, был человеком решительным, не терпящим препятствий. На все, что ему говорили, он отвечал одно:

— А мне наплевать.

Причем смеялся, чмыхал носом и смотрел на собеседника круглыми желтыми, петушьими, глазами.

Получив депешу, он позвал к себе помощника и делопроизводителя, заперся с ними у себя в кабинете на крючок и приступил к переводу. Общими силами им удалось наконец осилить текст. Что же касается его двусмысленного содержания, вызвавшего недоумение как у помощника, так и у делопроизводителя, то в нем товарищ Дюба разобрался по-своему. Сложив телеграмму негнущимися пальцами вчетверо и спрятав ее в портфель, где у него хранились все дела по угрозе, Митрофан Феодорович произнес свое обычное:

— А мне наплевать.

И после значительной, сосредоточенной паузы добавил:

— Будем действовать!

Если же товарищ Дюба так сказал, то оно так и было — ничто его не могло остановить, он шел напролом и, как бы ни было запутано или сомнительно дело, доводил его до конца.

Когда на пожарной каланче пробил сторож Никифор полночь, в разных концах города раздался стук, на стук откликнулись собаки, а собакам подтянули петухи.

Обыватели Высокого Млына ложились рано, но все же многие из них услышали этот стук, хотя и не подали виду, что проснулись. Каждый из них подобрал к себе поближе то колун, то кухонный нож, то ухват и стал ждать, что будет дальше.

После того в некоторых дворах затрещали калитки, загрохотали валимые наземь доски и чьи-то басовитые голоса стали спорить.

— Я вам кажу, отоприте!

— А я не отопру!

— Как же вы не отопрете?

— Так и не отопру!

— Да у нас предписание!

— А плевать мне на ваше предписание!

Тут наступала некоторая тишина, прерываемая переговорами вполголоса между теми, кто ломился в ворота, потом снова раздался крик:

— Это же вы, Иван Иванович!

— Да я,— отвечали из-за ворот.

— Так отоприте же, не бойтесь, мы свои.

— Чего же я вам отпирать буду?

— Да нет ли у вас кого чужого?

— Кто же у меня может быть чужой?

— Да какой-нибудь приезжий!

— У меня такого и не было.

— Да может, вы и сами не знаете!

— Как же так, чтобы я в своем дому да не знал, кто есть, а кого нету!

Опять нападающие замолкали, совещаясь между собою, а посовещавшись, начинали снова:

— Иван Иванович, а Иван Иванович!

— Что еще вам?

— Не видали вы, часом, голого человека?

— Нашли, что мне видеть. Тьфу! Ночью все голые.

— Вот и мы так думаем, да только приказ, чтоб ему… Где его найдешь, лешего?

— Самогону меньше бы пили, так и не стали бы народ будить, по ночам голых людей искать.

— Ну, так доброй ночи, Иван Иванович!

— Спите и вы, вражьи дети!

Но в иных домах разговоры не носили столь мирного характера. Хозяева от страха отмалчивались, а когда под мощными ударами двери начинали трещать, они выскакивали через окно в сад. Тут их и ловили, как зайцев.

— Ну что, как дела? — кричал товарищ Дюба, появляясь на своем коньке то в том, то в ином месте.

— Да вот, еще трех голяков поймали,— отвечали ему расторопные голоса.

— Так им, шельмам, и надо. Пусть в общественном месте голяком не бегают.

— Да мы спали, товарищ Дюба,— говорил кто-нибудь из тех, кто побойчей,— мы думали бандиты, где тут одеться!

— А вот теперь и посидите, чтобы в другой раз не думать,— резонно возражал начугрозы,— в камере выспитесь!