Родители мои были вызывающе разными… Мама преклонялась перед отцом за силу и твердость, а отец перед мамой — за тонкость и мягкость. Каждый из них обожал другого за то, чего не было в нем самом.
Что Виолетта Григорьевна скажет отцу о наших с ней дальнейших занятиях «наедине»? Услышать мнение обо мне из ее собственных уст — это было для меня, как говорят, делом жизни. «А если она и сегодня аттестует меня так, что отец танком двинется защищать? Тогда надо будет кинуться наперерез. А если ему опять привидятся ехидство, неискренность?» Одним словом, ждать, хоть на время оставаться в неведении было невыносимо.
«Они начнут объясняться в столовой… А я бесшумно открою входную дверь, проникну — тоже бесшумно! — в свою комнату, приникну к дверной щели и услышу… Услышу не все, не с первых, к сожалению, фраз (иначе меня заметят!). Но хоть что-нибудь я узнаю». Таким был в тот день мой тактический замысел. Стратегический же по-прежнему основывался на том, что я был моложе Виолетты Григорьевны лет на пятнадцать, а это являлось для многих женщин значительным мужским преимуществом. Жаль, что его нельзя было использовать, учась в седьмом классе… Стратегический план выглядел, вероятно, безумным. Но безумной была и моя любовь!
Все я осуществил так, как задумал. Прильнув к дверной щели в своей комнате, я оцепенел, потому что услышал
— Витя обойдется и без моей помощи. У него открылось математическое мышление.
У «профессора» Сени такое мышление было. Но мы с ним, наверное, перестарались… Раз она от меня отказывалась! Мне хотелось ворваться в столовую и признаться: «Это мышление я украл на восьмом этаже! Оно не мое…» Но и пошевелиться-то было нельзя.
— Витя во мне не нуждается, — заключила
Это я-то в ней не нуждался?!
— Он, может, и обойдется… Но я не обойдусь без вас в своем доме. Не удивляйтесь. Я отбивался от вас… Возвращался домой позже, чтобы с вами не сталкиваться. Я сражался с собой… Беспощадно боролся! Настраивал себя против вас. Как только мог! Но побороть себя оказалось немыслимо… Я избегал встречаться с вами лицом к лицу. Но когда вы из подъезда нашего выходили, я издали наблюдал за вами. А возвращаясь в квартиру, ощущал ваше недавнее присутствие в ней. И это не должно прекратиться…
Мне чудилось, что фразы те доносились с телеэкрана или из радиоэфира. Я не знал, что отец умеет
— Вот поэтому я, если искренно говорить, и хочу отказаться. Вы ведь мне уже давали понять…
— Нет! По своей воле нет…
— Но я почувствовала. Еще на родительском собрании. И особенно потом, когда вы пришли по поводу Вити. Я ждала, что придет его мама.
— Я и не хотел приходить. После вашего приглашения в дневнике я подумал, что надо будет защищать сына. Но вновь вас увидел — и понял, что защищаться надо мне самому. Стал договариваться об этих уроках… Для спасения своего лучше было найти другого преподавателя. И я для себя твердо решил, что найду другого… а упрашивать начал вас.
— Сперва мне показалось, что я ошиблась. Но когда вы стали прятаться в автоматной будке и за мной наблюдать… Один раз, вам на беду, мне надо было позвонить, а будка оказалась занятой вами. Ваш рост, простите, и ваша спина… Не перепутаешь! Я сделала вид, что не заметила, что случайно мимо прошла. В общем, я должна отказаться…
— Вы будете к нам приходить. Я не отступлюсь. И добьюсь!
Отец опрокинул стул — и я догадался, что танк пошел в наступление.
— Мне не хочется это видеть.
— Но я не сдамся. Не отступлюсь! Я заставлю…
— Мне не хочется это слышать. Вы заставите? Каким образом?
— Не знаю. Пока не знаю… Но я добьюсь. Потому что по-другому, без вас… не смогу. И вам придется не смочь без меня! Сначала пусть будут эти уроки…
Отец не объяснялся по поводу домашних занятий — он объяснялся в любви. И вкус у него вовсе не был плохим.
В своей комнате я был не один: там присутствовал и весь мой «живой уголок». Глаза терьера Гоши, густо заросшие (не поймешь, что он думает!), ничего определенного для меня выразить не могли, но он злобно рычал. Не добродушно ворчал, как случалось, а вел себя протестующе. Такого еще не бывало… Машенькина спина напряглась, а уши и шерсть ощерились. Попугаи нахохлились… Только рыбы, набрав в рот воды, не реагировали на то, что происходило за дверью.