Рассказы

День был унылый, вдоль дороги темнели хмуро нескончаемые заросли, и меня одолели всякие мысли. Все вроде бы шло у меня неплохо, и все же порой я не мог удержаться от грустных раздумий — словно камни насиживал, как наша старая курица. Подумаешь, подумаешь, и выходит, что я был счастливее, когда мне приходилось совсем туго — да и добрее тоже. Когда весь мой капитал состоял из десяти фунтов, я куда скорее раскошеливался, если какой-нибудь парень говорил: «Одолжи мне фунт, Джо», — чем в ту пору, когда стало у меня их пятьдесят — я тогда начал сторониться беспечных ребят, порастерял друзей, которых мне потом так недоставало, и прослыл скаредом. Получу хороший чек да трясусь над ним, как последний скупец, и никак первые десять фунтов не потрачу, а уже потом, когда деньги к концу, что-нибудь для дома покупаю. Вот теперь, кажется, дела идут вполне хорошо, а я по-прежнему над каждым фунтом трясусь. Ну, да и то сказать, чем дальше я уходил от бедности, тем она мне страшнее казалась. К тому же перед всеми тут маячил страшный призрак засухи — выгоревшие луга, голые и пыльные, как дорога, повсюду у пересохших речушек гниют павшие овцы и коровы.

В тот вечер в Гульгонге у меня был долгий разговор с сестрой Мэри и ее мужем, и я немного повеселел. Такой вот родственник по жене бывает порой ближе, чем брат родной. Том Тэррант объяснял, что это, мол, душевная близость.

Но пока мы беседовали, я все вспоминал Мэри, как она сидит там в нашем домишке у речки и не с кем ей поговорить, кроме детей или Джеймса, а уж из него дома слова не вытянешь, и еще, может, с Черной Мэри или с Черным Джимми (родителями черного мальчугана, дружка нашего Джима), с ними по душам тоже вряд ли потолкуешь. Или, может, с соседками-фермершами (а до ближней фермы от нас пять миль), у них же только и разговору что про ягнят, стрижку и готовку, да еще что она сказала своему старику и что он ей, ну и про все свои хворобы, каждый раз заново.

Просто чудо, как это Мэри еще с ума не сошла, лично я бы от такого разговора через час совсем спятил.

— Если бы у Мэри была удобная коляска, она могла бы приезжать к нам с детьми почаще, — сказала сестра Мэри. — Тогда бы ей не было так одиноко.

Тут я сказал «спокойной ночи» и отправился на боковую. Никуда мне было не деться от этой коляски. Уж если свояченица намекает — значит, они сговорились, не иначе.

III Мне является призрак и о многом напоминает

В Кэджгонге я первым делом заехал в мастерскую к братьям Гэллетли, чтобы оставить у них двуколку. Гэллетли были славные ребята, один каретник, а другой шорник, и оба дюжие, рыжебородые — говорили, что в нашей округе с ними никто сравниться не мог ни силой, ни ростом.

Отец у них недавно умер и оставил им порядочные деньги — они держали подручных, а сами работали, только когда им хотелось или когда получали специальный заказ, потому что таких мастеров поискать. Я пошел в покрасочную мастерскую взглянуть на пароконную коляску. Ее заказал кто-то, только наличными сразу заплатить не смог, а на слово Гэллетли ему не поверили.

Коляска стояла за ситцевой ширмой — такую ширму ставят от пыли. Что говорить, отличная коляска — дышло, оглобли, на сиденьях подушки, кнут, фонари — все как положено. Если хотите запрячь одну лошадь, снимите дышло и поставьте оглобли — и, пожалуйста, впрягайте одну. Над передним сиденьем можно поставить парусиновый верх; если вас всего двое, заднее сиденье складывается — и получается очень славная просторная коляска на двоих. Такая красавица наверняка стоит не меньше пятидесяти фунтов.

Пока я ее разглядывал, подошел Билл Гэллетли и хлопнул меня по спине.

— Редкий случай, Джо, смотри не упусти! — сказал он. — Я ведь приметил, как ты разглядывал эту коляску, когда был у нас прошлый раз. Лучше ты нигде не сыщешь, а другая такая у нас не скоро появится — невыгодно с ними возиться, они себя не окупают. А ты теперь настоящий скваттер, и пора уже тебе катать маленькую Мэри в собственной коляске, хватит ей скучать одной дома или трястись по пыли в какой-нибудь старозаветной колымаге.

Семейство Гэллетли знало Мэри еще девочкой, потому он и называл ее «маленькой Мэри».

Я почесал в затылке и опять посмотрел на коляску. Соблазн был велик.

— Вот что, Джо, — сказал Билл Гэллетли уже серьезнее, — тебе я с этой коляской поверю. Забирай ее сейчас же, а чеки можешь посылать, когда у тебя будет что послать — постепенно, хоть целый год, а то и два. Ты ведь себя не жалеешь, баклуши не бьешь, а мне с деньгами не к спеху, пока обхожусь.

Хорошие они были ребята, эти Гэллетли, но в людях разбирались. Я-то знал, что Билл Гэллетли не позволил забрать из мастерской коляску тому молодчику, который ее заказывал, раз он не выложил всю сумму наличными, а тот, между прочим, в здешних местах был воротилой. Однако мне от этого было не легче.

Тут как раз в мастерскую заглянул Роберт Гэллетли. Братья были очень похожи, только Роберт держался посолиднее.