Рассказы

Почему он такой жадный? Если бы у любого из нас было столько денег, сколько есть у него, вся толпа горя не знала бы. Но этот же словно не понимает, что не у всех есть такая возможность не думать о том, что будет завтра. А что может быть завтра? Инфляция, война, смерть, любовь… А любовь, разве это плохо? Если будет любовь, то остальное…

Мысли начинают путаться — я понимаю, что меня заносит и пытаюсь ни о чем не думать, чтобы не съехать в никуда.

Мул тем временем спокойно забивает третью порцию и Малой опять помогает ее взорвать.

Бурбулятор совершает третий рейс и тут я отъезжаю по-настоящему. Я сажусь на корточки возле стенки и когда Толстый протягивает мне бутылку, отрицательно машу головой. Мне хватит. Я знаю, что через десять-пятнадцать минут меня ушатает, но Толстый не убирает бутылку и я сдаюсь. Присасываюсь к отверстию и тяну остатки до тех пор, пока в горле не начинает резать. Сжимаю зубы, отдаю бутылку Карену, несколько секунд удерживаю дым в легких и выпускаю его. Сразу же начинаю кашлять — в этот раз я слегка перебрал. Сильно хочется сплюнуть, но на пол нельзя, а вставать, чтобы выйти из дома — это выше моих сил.

Слабость во всем теле, тяжесть в голове и в то же самое время — всё предельно ясно и понятно. Куча идей роится в голове, все невероятные и фантастически простые.

— Парни, а мне по аське сообщение пришло, — говорит Мажор, — написано: «все люди делятся на десять категорий — те, кто понимает двоичную систему и те, кто не понимает».

Все улыбаются. Кроме меня. Не сразу доходит, что десять было проставлено цифрами — «10» — а это и есть двоичная система. И тогда я начинаю хохотать. В полной тишине.

— Позднее зажигание. — комментирует Малой.

Толстый достает наушники и засовывает себе в уши. Рожа у него настолько довольная, что хочется врезать ему по сопатке, чтобы стереть эту блаженную улыбку. Нет, Толстого я, конечно, уважаю как друга, но врезать хочется.

— А у тебя есть аська? — спрашивает у меня Мажор.

— Есть. — после паузы отвечаю я. — У меня шестой пень и выделенка.

Про пентиум-шесть Мажор пропускает, а насчет выделенной линии интересуется:

— В натуре выделенка?

— Ага. — отвечаю я. — Из окна. По дереву. Ветка в окно попадает, я ее в ком-порт воткнул и по ней муравьи бегают. Один муравей — один байт. Тыща двадцать четыре муравья — один килобайт…

Мажор отворачивается в сторону, а я еще немного разглагольствую:

— Зимой связь похуже, зато летом, когда крошек под материнку насыплю, у меня двадцать метров за две минуты закачивается…

Мул присаживается рядом со мной и произносит:

— Нормальный план. Вставило неплохо. Ты как?

Я улыбаюсь и киваю головой. Мул смеется.

— Хочешь полетать? — спрашивает он.

— Давай. — опять я киваю головой и пытаюсь подняться. Странно, но у меня получается с первого раза. Я доволен этим и смеюсь от того, что еще могу контролировать свое тело.

Карен освобождает стул и я становлюсь на него. Куба завязывает мне глаза полотенцем, взятым с алтаря — последнее, что я вижу, это голову Толстого, которая кивает в такт не слышной нам музыки. Потолок низкий и я чуть пригнулся. Не знаю, кто будет держать стул, но в руках у меня курчавая голова Карена. Сейчас начнется.

— Тишина! — слышу я голос Мула слева от себя. Наверняка он будет одним из двоих, поднимающих стул.

Чувствую рывок — стул приподняли. Еще немного — и я пошел вверх. Очень долго и очень высоко. Я уже давно должен был удариться головой об потолок, но я не бьюсь. Такое ощущение, что поднимаюсь метров на десять вверх. Я издаю какие-то безсвязные звуки, захлебываясь в своих криках и эмоциях.

Теперь вниз. Это намного интереснее. Кажется, будто летишь в бесконечную пропасть. Летишь, летишь, а дна все нет и нет. Я что-то кричу и шатаюсь на стуле. Уже не лечу, а падаю, но пацаны ловят меня и я спокойно становлюсь на пол.

— Это супер! — кричу я, сдергивая повязку. Все смеются вместе со мной.

Действительно, ощущения неповторимые. И главное, все ведь так просто: в тот момент, когда двое начинают поднимать стул, третий, за чью голову держится летающий, начинает медленно приседать. И наоборот. Старый фокус, секрет его давно известен и понятен всем, но стоит накуриться и залезть на стул, как все сразу становиться совершенно другим — мистическим, фантастическим и даже страшным. Но — захватывающим.

Следующим на стул лезет Мажор. Пока ему завязывают глаза, у меня возникает идея, как над ним подшутить. Незаметно достаю свой мобильник, набираю его номер и жду соединения.

Опаньки… а он вне сети.

У него же телефон отключен!

Тем временем Мажор начинает полет. Он громко верещит, голосок у него как у четырнадцатилетнего пацана во время спермотоксикоза — писклявый и противно-ломающийся басок. Во время подъема он поджимает колени и очень сильно шатается. Пацаны отпускают его после первого же захода, но ему и этого вполне достаточно. Он тяжело дышит, словно пробежал только что стометровку, и озирается по сторонам.