Рассказы

— Мы никого никуда не записываем. — отвечает старик. — Если ты чувствуешь, что ты русский, если ты готов защищать свою землю до последней капли крови, ты всегда будешь не один. Ты должен всего лишь понять, что ты у себя в доме. А если ты будешь продолжать уподобляться всей этой нечисти… когда-нибудь ты будешь точно также лежать на земле, но вокруг тебя будет не блевотина, а мешанина из крови и выбитых мозгов. Твоих мозгов, парень!

Видимо, старик сделал Роме знак рукой, потому что с последними словами я ощущаю мощную хватку на своем запястье и сильный рывок, который поднимает меня с земли. Я стою, пошатываясь, и смотрю на старика.

— Ты понял хоть что-нибудь? — спрашивает он меня.

— Нихрена я не понял. — отвечаю я. — Мне плевать, как одет человек, плевать, сколько у него волос на груди и какого он цвета. Меня русские подставляли чаще, чем все остальные народы, вместе взятые. Меня сегодня били пять или шесть уродов — все они были моими соотечественниками. Я буду мстить и помогут мне в этом армянин и азербайджанец. А мудаков хватает в любой нации!

Старик мрачнеет, но мне ничего не говорит. Он поворачивается к Роме и кивает головой в сторону груши.

— С дураками трудно общаться, Рома. — говорит он, пока Рома плетется к своей цели. — Им надо долго объяснять, доказывать… а у нас нет времени. Когда-нибудь он все поймет сам, если не попадет в кабалу к евреям, скупающим за бесценок весь мир. Евреи — самая живучая нация. Знаешь, почему? Потому что любят они надеть летом шорты и сандалии, а под них носки, которые до самых колен натягивают. Поэтому их не смог уничтожить Гитлер, их не могут уничтожить арабы… вся надежда на тебя, Ромка. Бей их, бей в голову, в горло, в печень, в почки и другие органы! Бей! Бей!!! БЕЙ!!!

Старик беснуется в своем кресле, машет руками и трясет головой, пока Рома с остервенением бьет по груше. С каждым новым ударом я делаю шаг назад, отступая в темноту, пока не упираюсь спиной во что-то твердое.

Это столб, столб забора, но почему-то не деревянного, а сделанного из сетки-рабицы. Впрочем, мне без разницы, я торопливо перелезаю через забор и вытираю пот со лба. Несколько минут размышлений приводят меня к желанию немедленно выяснить, где же все-таки я нахожусь. Мимо меня тянется в две стороны тропинка, по другую сторону которой тоже забор и тоже из сетки-рабицы. Нет, хватит на сегодня заборов! Долго всматриваюсь в ночную даль левой стороны, но тропинки не видно уже через несколько метров и неизвестно, что меня ждет впереди. Я иду направо, стараясь не думать о том, почему я пошел именно в эту сторону. Не было никаких убедительных аргументов, я просто пошел направо, а не налево.

Иду долго, но я понимаю, что все дело не во мне, а во времени, которое почему-то изменило вектор направления и относительно меня теперь протекает совершенно в ином измерении. Мне приходится считать шаги, чтобы понять, сколько я уже прошел, но это тоже непросто — я часто сбиваюсь и путаюсь в счете, да и шаги получаются разные, что также сказывается на качестве подсчетов.

Примерно на тридцатом-тридцать третьем шаге я слышу приближающийся шум моторов и мне становится страшно. Кто может ехать там вдалеке, кто может осмелиться нарушить покой ночи, как не ее слуги? Я прижимаюсь к забору, стараясь с ним слиться, а в следующее мгновение две ослепительные вспышки появляются впереди и приближаются очень быстро ко мне. Для них время протекает иначе, догадываюсь я и готовлюсь к чему-то страшному. А там, вдали, появляется еще одно механическое чудовище. У него не два ярких зрачка, а шесть. Четыре вверху и два пониже… Господи, с каких кругов ада были вызваны неведомыми чернокнижниками эти жуткие существа? Я стою, набрав в грудь побольше воздуха и задержав дыхание. Мне не жалко тело, я боюсь за душу… впрочем, тело тоже не хотелось бы терять. Но я понимаю, что за все приходится расплачиваться; перед глазами проносится жизнь, все наиболее яркие моменты и я прикидываю, что из случившегося будет говорить в мою пользу, а что ляжет на другую сторону весов. Наверное, такое происходит у всех людей, чувствующих, что их Путь подошел к концу. Когда первое чудовище проносится мимо, я еще не перестаю думать о том, что они пришли за мной. А вот когда мимо меня проезжает шестиглазое существо и я слышу, как внутри кто-то орет «…мой номер двести сорок пять…», то невероятное облегчение настигает и тело, и душу. Я сажусь на корточки и смеюсь. Я смеюсь с себя, поверившего в то, что эти машины приехали за мной, смеюсь с них, наверное, до сих пор не понявших, что за фигура в одних трусах провожала их испуганным взглядом, смеюсь над тем, что мне сейчас пришлось пережить предсмертную подготовку и достойно пройти это испытание. Тело вновь наливается силой и я уверенно иду в ту сторону, откуда только что приехали машины.