Рассказы

— Я увидел! — воскликнул Лукин.

— Что ты там еще увидел?

— Там плакат над дверью. И написано. Это и есть «опера»?

— Нет. Плакат — это плакат, а опера — это опера.

— Потому что плакат снаружи, а «опера» — внутри? — спросил Лукин.

Он снова чем-то огорчил Веру Павловну и теперь пытался ее порадовать своей проницательностью.

— Отстань, — раздраженно бросила она.

— А что там написано? — не унимался Лукин. — Где?

— На «опере».

— Ничего не написано.

— А на плакате?

Вера Павловна взяла Лукина под мышки и, приподняв его над очередью, сказала:

— Сам прочитай. Сможешь?

— «Победил!» — обрадовавшись, прочел он, но это было второе слово, а первое загораживал широкий столб, и от него остались только три буквы «изм». Лукин знал, что таких коротких слов не бывает. — Кто победил, Вера Павловна?

Она ответила, вернее, собиралась ответить, но в этот момент у нее подошла отрыжка от кильки, и воспитательница, сглатывая слюну и кривя губы, пробурчала что-то невнятное. В лицо Лукину пахнуло кислым томатным духом — может, именно поэтому он и не расслышал, кто же побелил, а переспрашивать было невежливо.

Вера Павловна опустила его на землю, и он опять задумался. Лукин успел заметить, что до столика осталось совсем немного и они наверняка успеют. Повезет ли тому, кто сзади, неизвестно, а они точно попадут. И он увидит «оперу». И, скорее всего, узнает, кто и кого победил.

— Леха, ты понял? Леха! Спишь, что ли?

— Я! А?! А, это ты… — Лукин на ощупь нашел мятую пачку и вытряс из нее кривой окурок. — Чего тебе?

— Вот осел! Полчаса ему толкую, а он, оказывается, дрыхнет! — Раков бесцеремонно выдернул у него изо рта сигарету и затянулся. — Склад, говорю. Федор из разведки пришел. Помнишь тот ангар? Мы еще думали, там самолет или горючка.

— Танки, — вяло возразил Лукин, отнимая бычок.

— Поганки! — передразнил Раков. — Харчи там!

— А?! — Лукин еще не вполне проснулся и к юмору был не готов.

— Продукты, придурок! Макароны, сгущенка, крупы разные. Во! Федор сказал, что икру видел, черную, два ящика.

— Пускай черносотенцы едят, раз она черная, — сказал Лукин. Шутка ему понравилась, и он решил развить идею: — А красную коммунистам отдадим.

Продолжение вышло не таким удачным, тем не менее Раков засмеялся.

— Сам-то чего жрать собираешься? Лично меня от кильки уже мутит.

— Погоди, ты это серьезно — про склад? — насторожился Лукин.

— А то! Здесь километр лесом, за час обернемся.

— Нашел дурака! Я снайпер, мое дело — бошки в крестик ловить, а не коробки перетаскивать.

— Ну, дубина! Как же я один два ящика принесу? Да и стремно в одиночку к либералам соваться.

— Так Иваныч тебе подмогу выделит.

— Если Иваныч узнает, он сам все схавает или опять на патроны поменяет.

— Все равно ведь узнает, Федор доложит.

— Не, теперь уже не доложит, — сказал Раков, понизив голос.

— Н-да?.. Он же вроде другом тебе был.

— А как иначе, Лешка? Такая жизнь паскудная. Икра, мать ее за ногу. Немцы, те, что из миротворцев, очень этот кавиар уважают. Владик недавно дагестанцев раскулачил, так веришь, новый «вальтер» справил!

— На кой тебе «вальтер»?

— Двести банок, Леха! — взвизгнул Раков. — За них нам колес полные карманы насыпят или телок дадут, беженок каких-нибудь.

— Да, это было бы клево, — согласился Лукин.

Раков не дурак, знал, на что его можно купить — по женскому полу Леха тосковал ужасно. До войны личная жизнь как-то не удалась, а теперь с этим и вовсе было сложно: если среди пленных баб попадались мало-мальски работоспособные, они незамедлительно шли в расход. Даже когда ребята окружили взвод литовских наемниц, никто не рискнул попользоваться. Говорят, у них на крайний случай вместо последнего патрона припасены прививки СПИДа.

Лукину смертельно хотелось женщину, впрочем, не одному ему, но он, вооруженный винтовкой с оптическим прицелом, страдал от этого больше других. Никто не видел, как они раздеваются, плещутся, стирают нижнее белье на той стороне реки, а он видел. Любовался, причмокивал, нервно почесывал потную спину, только указательный палец на спусковом крючке всегда оставался спокоен. Школа.

Капитан Горелов научил его стрелять в голову, ведь сердце часто бывает прикрыто бронежилетом, и он выполнял этот наказ, кроме тех случаев, когда в прицеле оказывалась бабенка. Их он убивал с особой нежностью, вздыхал, словно извинялся, — и только потом мягко жал на курок. Лукин не портил их лиц, он метил под левую грудь, такую желанную и недосягаемую, и они удивленно умирали, но девичьи лбы оставались чистыми. Быть может, он надеялся с ними встретиться — где-то, когда-то…

— Слышь, Леха! За икру мы получим телок, — повторил Раков, учуяв, что задел нужную струну. — По две на харю, как пить дать, а то и по три!

— Зачем тебе столько? — тупо спросил Лукин.

— Там видно будет. Ну, что? Ты идешь?